на плечо и унес за штору. Толпа взорвалась от дикого восторга. Сами не зная, чему так обрадовавшись, демоны кинулись друг на друга. Площадь вновь забилась ударниками, и вокруг все слепилось воедино.

— Грязная шалава! — Ираклий в бешенстве вылетел на площадь, не понимая, что ему крушить. Везде началась настоящая оргия, и никто его не замечал.

Выброшенный из жизни Ираклий зашагал вперед, бесцеремонно проталкиваясь через исступленно сплетшиеся парочки. Следом за ним пыталась успеть Коровья физиономия, а рядом с ней заплеталась ногами рыдающая в три ручья Инга, качаясь и зажимая разбитое в месиво лицо. Бедная певица, расписавшая весь прогресс современного мира, нежданно оказалась жертвой самой первобытной расправы.

— Я ее закопаю! Убью тупую шлюху!.. Налысо обрею!.. — потеряв разум, орал пятый генерал. — Да заткнись ты, черт тебя раздери! — крикнул он на Ингу. — Исправим мы тебе все!.. Я тебя себе возьму!..

Инга немного успокоилась, глотая кровь и слезы, а площадь не слышала Ираклия. Народ ада отрывался. И отрыв был глубоким.

Глава 38

— Мальчики, вы чего?..

Облаченная в длинное бирюзовое платье лесная нимфа райского сада, солнечным бликом блуждавшая среди листвы, удивленно остановилась, вглядываясь в двух застывших у пригорка архангелов. Перед Агнесс стояли обескураженные Салафиил и Иегудиил.

В руке архистратига подвижников немой паузой повисли четки, архангел молитвы, искрясь желтым золотом волос, рассматривал уходящие ряды беспорядочных деревьев.

— Агни?.. Привет, — поздоровался Салафиил.

— Что с вами? Что-то случилось?.. — спросила помощница первого архистратига.

— Ничего особо ужасного. Просто Габри опять переживает кризис творческого восприятия, — ответил Иегудиил. Его губы улыбнулись прерванной шрамом красотой улыбки.

— Мы пытаемся его разыскать, — пояснил Салфиил.

— Я только что его видела, — сказала Агнесс. — Он прошел мимо и даже не заметил меня. Что-то бормотал себе под нос и дулся.

— У него обвал случился, — проговорил Салф. — Сегодня выяснилось, что в аду стащили его песню, которую он посвятил тебе, и, переделав для Дианы, исполнили в ее честь на День преисподней. Вот Габри и не может отойти с самого утра…

— Бедный, — покачала головой Агни. — Но стоит ли так…

— Вот он! — воскликнул Иегудиил. Зажимающие дерево четок пальцы взметнулись из-под длинного рукава, указывая в заросли, где мелькнул и тут же исчез за стволами архангел вдохновения.

— За ним скорее! — поторопил Салафиил. — Агнесс, пойдем с нами, может быть, ты его сможешь успокоить!..

Оба архангела и помощница Михаила поспешили вослед Музе.

— Невозможно, просто невозможно… Да это сплошной бред… Ничего уже не понимаю в этом мире, ничего. Кто, куда и с какой стати?.. По каким таким правилам, объясните мне кто-нибудь немолчно… Объясните… — разговаривая сам с собой, Габри описал круг почета и странными путями зашел в свои владения, где, как обычно, на всех парах крутилось творчество ангелов.

Он остановился на поляне, которая сегодня почему-то приобрела вид прерий и качалась тонкими травинками, и горестно оглядел происходящее. По обыкновению здесь отдыхало несколько муз, перекидываясь в пляжный мячик, художник-анималист зарисовывал приведенную сюда корову, активно уничтожавшую окружавшую ее растительность, две пары танцоров репетировали латиноамериканские танцы. В отдалении грустный, как осенний дождь, ангел, глядя в небо бархатно голубыми глазами, мерно посвящал свою подругу в стихи о несчастной любви. Чуткая и возвышенная девушка, муза лирической поэзии, слушала его, затаив дыхание, потому что обожала и своего друга, и его душераздирающие художественные образы. Все это сопровождалось обильными воплями и фырканьем борющихся в мини-футбольной схватке ангелов, облюбовавших под разметку северную оконечность поляны. Неуступчивая игра шла между двумя смешанными командами, и потому стихи то и дело прерывались женским визгом или мужским криком.

В кустах мелькнули золотистые одежды Салафиила и темная ряса Иегудиила. Агнесс стала между архангельских плеч.

— Всем здравствуйте, — молвил Иегудиил.

В ответ раздались громкие приветствия, воздух дрогнул взмахами ладоней.

Один Габри по-прежнему не воспринимал действительность.

— Почему ему понадобилось именно это стихотворение?.. Ладно бы другое взялся поганить, но это!..

Архангел повернул голову к братьям, и глаза его приняли столь жалобное выражение, что, показалось, его пушистые ресницы сейчас засыплет слезами.

— Гаврюша, милый, стоит ли так расстраиваться? — Агнесс выступила вперед. — Ты же знаешь, что демоны не могут творить сами и выезжают только на твоей энергии…

— Да, я знаю! Но это, это просто ужас какой-то! Это ни в какие ворота не проталкивается! — возопил архистратиг. — Пойди посмотри, что он сделал с моим стихом!.. Нет, ты только погляди!

Органичный сегодня, как урожденное дитя ковыля, в клетчатой рубашке и при шляпе, самый ковбойский из архангелов, Габри потянулся к заднему карману новехоньких джинсов и достал оттуда свернутый листок.

Агнесс взяла его из рук архангела и распрямила. Ее взгляд мимоходом скользнул по тренирующейся в пяти метрах от нее музе. Молоденькая девочка с двумя кудрявыми хвостиками, повязанными огромными бантами, с интересом наблюдала за разговором, при этом ни на секунду не переставая прыгать через скакалку. Мелькая в воздухе, резинка развивала бешеную скорость, наполняя поляну приглушенным свистом. Подол розовенького платьица подпрыгивал вместе с девочкой, застывая на дозволенной высоте середины бедра, небесно чистые глаза наивно глядели из-под детски пушистых ресниц.

С первого взгляда можно было подумать, что это школьница третьего класса пришла поиграть в уголок любимого всеми детьми архангела. Но Агнесс было не обмануть. Она знала, что, на самом деле, это была вполне взрослая девушка, звали ее Даша, и трудно было поверить, что даже сам Габри уже не помнил сколько десятков тысяч лет она вот так вот скакала через прыгалки, ни капельки не меняясь с годами. Непосвященный мог бы удивиться: и не надоедал же ей этот процесс. Но Даше он не наскучил. Потому что она не просто скакала без дела: сотни веков она придумывала детские игры. И не было ребенка, который не обожал бы ее за незабываемые часы детского веселья.

Бирюзовые глаза Агнесс, читая, опустились в бумагу.

     «…Ты — рая защитник, и сердце светило

     Лампадой из масла души Михаила.

     Лучами восхода рождалась, и вечность

     Своим дуновеньем пророчила встречу.

     Цветеньем души и таинственным светом,

     Его ты крылами, как ветром, одета.

     Духов ароматы архангел вдыхая,

     Свиданья желает, надеждою тая.

     Ты — ангел, раскрывшийся венчиком розы,

     И кожа нежнее весенней мимозы.

     Одними глазами способна утешить,

     И взгляд на тебя априори безгрешен.

     И я, восхищаясь, любуюсь тобою,

     К тебе благодатной исполнен любовью.

     Тобой удивляюсь,