— Все равно я тебя разгадаю! — стукнул кулаком о ладонь Илья. — Евстигней смог, и я смогу! Потерпи немного, любимая, суженая моя, скоро я вызволю тебя, а врагов накажу!

Илья накрыл разложенный на рабочем столе володарь листом фольги, глянул на часы: шел пятый час ночи, вернее, утра. Начался рассвет. Он просидел над рунами больше четырех часов, не заметив этого! М-да… А впечатление такое, будто сел за стол минуту назад. Чудеса! Или это руны силы придают, поддерживают, энергетически подпитывают?..

Илья залез под душ, постоял под ледяной водой, испытывая наслаждение, и вдруг вспомнил свой разговор с Федором Ломовым во время последнего посещения Парфина. Дядька сказал тогда, что Данила нарисовал русского богатыря (глаз не отвесть!), а орнамент ему подсказал Евстигней. Что, если этот орнамент и есть руновязь?! Не мог ли старый волхв закодировать в орнаменте Даниловой картины Руну Света?

Илья вылез из-под душа, не замечая, что с тела на пол стекает вода. Провел ладонью по лицу.

— Надо найти картину! А она где-то здесь, в Москве! Федор говорил, что ее забрал старший сын, Никита, студент МГУ. И живет он, кажется, в студенческом общежитии на Шверника, недалеко от метро «Академическая».

Он быстро вытерся, оделся, подбрил усы и бороду. Хотел было позвонить Антону, чтобы сообщить о своей идее, потом вспомнил, что Громовых в Москве нет: Антон повез Валерию в деревню, к ее тетке, и должен был вернуться только к обеду. После всех нападений на женщин он решил не рисковать и отправить жену подальше от театра военных действий, в который превратилась Москва.

За это же время Ратников должен был подготовить все необходимое для похода на Ильмень. Поэтому Илья оказался предоставленным самому себе. Душа рвалась в путь, на поиски Владиславы, жаждала действия, и неожиданная возможность занять себя с пользой для дела пришлась как нельзя более кстати.

В семь часов утра он был уже возле университетского общежития на улице Шверника.

Общежитие еще только начинало просыпаться, редкие заспанные студенты выходили из здания и брели в полубессознательном состоянии по каким-то своим ранним делам. Проводив взглядом одного такого местного аборигена в майке и шортах, на лице которого было написано полное безразличие к жизни, Илья подошел к дежурной на проходной, показал свое журналистское удостоверение.

— Простите, пожалуйста, за ранний визит, нужда заставила. Не подскажете, в какой комнате проживает студент третьего курса Никита Ломов? Сессия у них еще не закончилась, насколько я знаю, и он должен быть здесь.

— Не подскажу, милок, — качнула головой средних лет женщина, читающая какой-то детектив в мягкой обложке. — Вам к коменданту надо, а он так рано не принимает.

— Меня примет. Вы только дайте номер его апартаментов. Или он здесь не живет?

— Вообще-то Александр Борисович живет на Пречистенке, но иногда остается. По-моему, сегодня он здесь. Поднимитесь на второй этаж, в конце коридора увидите прозрачную перегородку, а за ней две двери. Та, что без номера, обитая красным дерматином, ведет в комендантскую.

— Спасибо, — поблагодарил Илья словоохотливую дежурную, направляясь по указанному адресу.

Нужную дверь он нашел сразу.

На полу за стеклянной перегородкой валялся разодранный, весь в рыбьей чешуе, журнал «Если», возле двери с номером 202 стояли рядком пивные бутылки, а дверь, обитая красным дерматином, была изрезана ножом. На ней висела бронзовая дощечка с гравировкой: «А.Б. Шильганов, комендант». Буква «е» в слове «комендант» была переправлена на букву «у», буквы «н» и «т» заменены буквой «к», а первая буква «н» и вовсе отсутство-вала.

Илья покачал головой. Студенты явно недолюбливали своего начальника, властителя продавленных кроватей, матрацев, простыней, одеял и хозяйственных удобств. А его пренебрежение к филологическим изыскам жильцов, подправивших наименование должности, говорило о меланхолическом характере этого человека либо о полном безразличии к творчеству подопечных.

Не найдя кнопки звонка, Илья постучал.

Тишина.

Он постучал еще раз, уже не костяшками пальцев, а кулаком. В ответ та же унылая тишина.

Не уследила бабуля за господином Шильгановым, подумал Илья с разочарованием, смылся комендант, наверное, она и не заметила. Где же искать Никиту? Спрашивать всех студентов подряд?

Илья стукнул в дверь ногой, повернулся, чтобы уйти, и услышал за дверью тихую возню. Затем раздался хриплый мужской голос:

— Кто там в такую рань? Эдик, ты?

— Откройте, Александр Борисович, — обрадовался Илья. — Прошу прощения, неотложное дело. Но я вас долго не задержу.

В замке заскрежетал ключ, дверь приоткрылась. На Пашина уставился невысокий, полный, лысый человечек в пижаме, с толстым, в складках, равнодушным лицом. Глазки у него были бесцветные, ничего не выражающие, глядящие сквозь собеседника, и Илья почувствовал себя маленьким и ничтожным.

— Что вам надо? Кто вы такой?

Илья раскрыл удостоверение, показал комен-данту.

— Я веду журналистское расследование и разыскиваю студента третьего курса филфака Никиту Ломова. Будьте добры, скажите мне номер его ком-наты.

— Он что-нибудь натворил?

За спиной Александра Борисовича мелькнуло ослепительное видение в пеньюаре. Возможно, это была жена коменданта, хотя Илье показалось, что женщина в ночной рубашке слишком молода для этой роли.

Комендант оглянулся, прикрыл дверь, оставив небольшую щель.

— Мы не даем таких справок посторонним людям.

— Я не посторонний, он мне внучатый племянник. Его отец — Федор Ломов — мой родной дядя по маминой линии. А дело очень важное, смею вас уверить.

— Все равно я не имею права. Вообще не понимаю, как вас пропустили в общежитие. Сделайте официальный запрос, мы рассмотрим и решим.

«Три дабл ю, дурак, «собака», точка, ру!» — произнес про себя в сердцах Илья, вспомнив афоризм «Русского радио». Вслух же он сказал другое:

— Время идет на минуты, господин комендант. Никита мне нужен сейчас, иначе я не пришел бы так рано.

Дверь начала закрываться.

Илья всунул носок туфли в щель, толкнул дверь, так что толстяк-комендант отшатнулся. Проговорил проникновенно:

— Если вы сейчас же не назовете номер комнаты, в которой проживает Никита Ломов, я напишу в газету такую статью о вашем нежелании сотрудничать, что не отмоетесь потом всю жизнь!

Реденькие брови коменданта взлетели на лоб.

— Вы мне угрожаете?

— Ну что вы, Александр Борисович, только предупреждаю. Если бы я захотел по-серьезному наказать вас, уж поверьте, сделал бы это самым наглядным образом. Хотите рискнуть? Я вижу, у вас ночует некая молодая особа…

— Хорошо, — сдался комендант, — я сейчас посмотрю.