То, что во времена Уральской войны, когда столкнулись два огненных вала, произошло у берегов Каспия, теперь повторилось в Прибалтике: после разгрома датских и скандинавских городов-государств ее наводнили жуткие толпы голодных и умирающих. На южном побережье Балтийского моря еще прежде расселились бранденбуржцы — от Литвы на востоке до Рейна на западе. Им принадлежали плодородные, хорошо возделанные земли. Примерно в то время, когда началась Катастрофа, погиб черный консул Цимбо, пытавшийся использовать благоприятный момент, чтобы расширить территорию Бранденбурга за счет северных и западных соседей. Вооруженные сильные орды бранденбургских земледельцев убили его в Берлине, во время одного совещания, — после чего открыли свои границы на север и запад и стали принимать к себе целые полчища беженцев. В тот период бранденбургские орды нередко пересекали границу по Рейну, чтобы прийти кому-то на помощь. Спасение большей части позднейшего западноевропейского населения — это их заслуга. Через собственную территорию они выводили толпы северян на Варту, на Вислу. Те попадали потом на Русскую равнину, которая за период, истекший со времени огненной битвы, снова разгладилась, успокоилась, зазеленела. Кочевые монгольские и сибирские племена принимали к себе жалкие остатки населения западных городов. Из всех тех, кого заманили в градшафты или кого занесла туда судьба, на континенте остались только потомки первых, более закаленных белых и темнокожих горожан; горожане последней волны — выжившие — отхлынули на юг. Очень скудно были теперь заселены те земли, на которых некогда выросли мощные городские коммуны, матери гигантов. Жили здесь в основном потомки индейцев и недавно приехавшие в Европу метисы (еще физически крепкие), а также разрозненные остатки белых.

Потом вдруг ярость урагана пошла на убыль. На европейском континенте люди занялись возделыванием земли: взвалили на себя эту тяжелейшую, но необходимую работу. Что касается Америки, то она вообще не породила созданий, подобных Делвилу Тафунде Кураггаре. Здесь население достаточно рано устремилось прочь из градшафтов, сенаты исчезли, брошенные аппараты пришли в негодность, науки захирели. К тому времени, как восточная часть Круга народов окончательно развалилась, уничтожив сама себя, на американском континенте существовало еще множество приятных для жизни городков — в границах загнивающих, подмявших под себя горы и луга, чудовищно огромных городских империй. В Европе же люди теперь предпочитали жить в деревнях-государствах, расположенных зачастую поблизости от слабо заселенных развалин старых градшафтов. Вскоре начались набеги африканских разбойничьих орд, которые не утратили издревле свойственного им влечения к северному континенту. Их атаки привели к встречным движениям: к консолидации европейской племенной системы и этнических групп, к освоению европейцами средиземноморского побережья.

Над Северной Европой после событий в Корнуолле висела пыль, как при извержении вулкана; неделями не прекращались ливневые дожди. Но в те дни, с их судорожной суматохой и убийственной яростью, на это не обращали внимания. А если кто из еще живущих и вспоминал о гигантах, он их не боялся: люди утратили способность испытывать страх. Только когда борьба подошла к концу, о неистовых гигантах вспомнили снова. И стали пристальнее присматриваться к суровым, облаченным в кожу исландским ветеранам, которые (сопровождаемые маленькими группами тех, кто решил к ним присоединиться) скакали верхом по разным землям, восстанавливали пешие тропы, приводили в порядок разрушенные шоссейные дороги, регулировали движение кочующих толп. В бельгийских областях и по берегам Рейна распространился слух, будто ветераны — это выходцы из старых правящих родов, которые в свое время взбунтовались против сенаторов, затем в Исландии и Гренландии завладели чудовищными энергиями и в конце концов победили гигантов с Британских островов. Дескать, это мужчины и женщины наподобие Мардука и Уайт Бейкер, только еще сильнее; гигантов они уничтожили, обратив против них их же оружие. Бывшие исландские моряки пытались опровергать такие слухи, но ничего не достигли. Они были странно молчаливыми, у них на руках люди видели клейма с изображением вулкана, видели и то, как ветераны поклоняются огню. Наверняка огонь это и есть та сила, которая держит в подчинении самих ветеранов. Не захотят ли они возвыситься над прочими людьми, как прежние господа? И именно потому, что поселенцы боялись исландских ветеранов, они, в подражание им, тоже начали почитать огонь: чтобы, так сказать, иметь с ними общую почву; и еще — чтобы не оскорбить ненароком великую неведомую силу. Самим же исландским ветеранам, если те обосновывались неподалеку, поселенцы выказывали уважение; и признавали авторитет Крутого Обрыва.

Суровые обычаи бранденбуржцев, которые теперь не отгораживались от соседей, были переняты и в областях к западу и к югу от их территории. Но среди покинувших города людей — на полях, в деревнях и меж городских руин — распространялись, подобно летучим семенам, также серьезные, исполненные любви и уважения к ближнему мысли южан. Человек пытался по-новому вчувствоваться в суть грозы, дождя, землетрясения, движений солнца и звезд. Он словно приблизился к нежным растениям, к животным. Костры исландских ветеранов, как металлические быки после Уральской войны, поддерживали память о Катастрофе. Но люди уже молились, радостно и глубоко дыша, перед колеблющимся пламенем маленькой свечи — великим силам, которые спасли их всех, а теперь всех одухотворяют. Рисунки, изображающие животных, деревянные статуи, идолы вдруг вынырнули во многих местах. Люди их почитали, ждали от них защиты. Человек ежечасно чувствовал себя окруженным таинственными силами, поэтому вера в духов опять сделалась очень популярной.

КРУТОМУ ОБРЫВУ снился тягостный сон: он бредет вдоль Сены; по этим похожим на степь равнинам, между этими качающимися деревьями прежде него уже проходил кто-то — Венаска. Он должен идти дальше, продолжать поиски. Путь ему преграждают лесные дебри. Он хочет туда, хочет пройти их насквозь. И не знает, как к ним подступиться. Повторяет попытки снова и снова. Когда же наконец вскарабкивается на холм, заросший этим лесом, что-то внезапно поднимает его в воздух, выше непроходимых зарослей. Над землей — над просторной и сладостной, томительно-желанной поверхностью — улетает он прочь. Меняет направление, летит. Над бушующими водами (это Дуврский пролив) лежит его путь; в черном воздухе. Он удивлен: «Теперь я скоро окажусь там». И затем перед ним открывается черная пустыня: Корнуолл. Чьи-то руки, словно две ленты, маячат впереди. Он приземляется среди каменистого дартмурского ландшафта. Чтобы тут же провалиться в хрустящую груду камней. Тело его укореняется в горе: он становится гигантом, мертвым каменным великаном…

Ходжет Сала очнулся от сна, дрожа с головы до ног. И опять пустился в странствие по землям, уже распаханным поселенцами, овеваемым ароматным дыханием темных елей, зеленых буков. На севере вступил на территорию прежнего, надземного Брюсселя. Там нашел Тена Кейра.

— Тен Кейр, я искал тебя. Спускайся с этих руин. От тебя остались только кожа да кости. Присоединяйся к нам. Мы пришли сюда, как ты знаешь, из Исландии и Гренландии. Теперь мы все спасены.

— Зачем ты заговорил со мной и зачем вообще явился сюда, Ходжет Сала? Разве мало таких, что уже бросились ради тебя в огонь? Чего тебе надо от меня? Ты не боишься, что я тебя сожгу или что тебе придется принять мой знак?