своим боевым товарищем. Потапов, начальник штаба группировки в Чечне, очень много для нас сделал.

Е.С.: — Когда я прилетел в Грозный, то разместился как раз на вашей базе. А мою безопасность обеспечивала личная охрана Вахи Арсанова, поскольку Дудаев меня сильно невзлюбил в 94-м.

— Да, это уже был период, когда вы включились в работу. А до этого к нам потянулись «солдатские матери». Тогда в Чечне постоянно было 50–60 матерей, которые самостоятельно ходили и искали своих детей. Некоторые уже знали, что детей в живых нет, но тем не менее искали. Мы помогли их разместить в человеческих условиях с помощью чеченцев. Чеченцы их кормили и содержали, нужно отдать им должное. Ну а матери беспрепятственно перемещались по всей Чечне и оказались бесценным источником информации. Практически все сведения о возможных местах содержания пленных, об их «хозяевах», о живых и мертвых мы получали через них. Ну и за счет других возможностей…

Сначала, в основном, доставали трупы. Иногда, что уж греха таить, и выкупать приходилось эти трупы. Всякое было. За банку тушенки, за комплект формы, за разное. Самый большой обмен у нас был — на бензовоз. За двух или трех офицеров бензовоз отдали. Этот обменный фонд обеспечивал как раз командующий. И командиры любые за своего бойца не считались. Технику давали, вертолеты по первому требованию. Ну и с той стороны тоже помогали, хотя мы старались этим не увлекаться. Выкуп там мог быть условный: «Скажи, где мой брат? Живой или мертвый? В какой тюрьме содержится?» — это тоже выкуп.

Когда решили вывести группировку из Чечни, мы задержались — выходили последними, и даже не совсем вышли, остались там два человека, вот они натерпелись больше всего. Выходили колонной тыловой, охрана не очень серьезная. У нас два компьютера — по тем временам ценность немалая. Кроме нас, только у командующего и начальника штаба было по компьютеру. Наверно, у МВД, у ФСБ тоже. На этих компьютерах у нас вся информация: о местах захоронений и местах содержания пленных, о людях, с которыми мы общались, кто что покупал, кто что продавал — практически агентурная и оперативная информация. Мы очень боялись, что она попадет не к тому, к кому нужно, и я попросил у вас разрешения уничтожить компьютеры.

Вы разрешили. А как уничтожить? Позвонили в Москву, нам посоветовали: стукните по системному блоку и по блоку памяти молотком — и достаточно. Мне ребята звонят: «А где этот системный блок, где память-то эта расположена, в каком месте? Мы обычные военные, мы в этом не понимаем». Приняли революционное решение: положили гранату в этот компьютер, дернули за веревочку — результат оказался надежным. Потом пришлось всю информацию восстанавливать — через месяц или два пришла команда продолжить.

12 мая 1997 года Черномырдин и Масхадов подписали Соглашение между правительством Российской Федерации и правительством Чеченской республики Ичкерия о сотрудничестве и подготовке условия для заключения полномасштабного договора между РФ и ЧРИ. В Соглашение по нашей инициативе был включен пункт 3: «Завершить необходимые мероприятия по розыску и освобождению всех насильственно удерживаемых лиц, а также работы по опознанию и захоронению погибших».

Для решения проблемных вопросов с той стороной (у них действительно людей пропало больше) в конце мая 1997 года я отправился в Чечню. Три года там не был. Прилетели в Ханкалу. Нас встретили руководители военной группировки и представители президента и правительства в Чечне Валентин Власов и Георгий Курин. Разместились в «штабной квартире» временной рабочей группы. Утром поехали в Грозный. В памяти был нормальный, живой, еще мирный южный город (из которого, правда, пришлось срочно и непросто эвакуироваться). Теперь же — руины и пожарища, нищета и горе. Чувствовал ли я свою долю вины за это адское преображение? Честно говоря, не очень. Понимал, что город и его жители стали жертвами решений, принятых помимо меня, и применения Дудаевым и его военными классической тактики партизанских действий — подставить под удары мирное население и получить за счет этого как политические преимущества, так и расширение мобилизационной базы.

Выйдя из машины, попал в плотное кольцо женщин, рыдавших и кричавших: «Где мой сын? Найдите моего сына! Верните мне сына!» Понимал, что это — подготовленная акция. Но ведь за ней была и настоящая боль, настоящая мука несчастных матерей. При встрече сказал Махашеву: «Казбек, ну зачем вы так. Зачем эти демонстрации?! И вы все понимаете насчет судьбы ваших ребят, и мы все понимаем. Кого можем, тех мы и так отдаем. А про остальных — что нас спрашивать, копайте сами. Давайте говорить о том, что реально». Договорились с обеих сторон ускорить поиски. Махашев, конечно, попросил помочь техникой, в первую очередь автомобилями, средствами связи. Разобрали некоторые конфликтные ситуации и на том расстались.

Если не считать той поездки в Грозный, моя работа была чисто кабинетной — найти возможность от отдельных случаев перейти к массовому освобождению наших пленных солдат и офицеров, создать соответствующий работающий механизм.

Из рассказа Сергея Осипова:

Эти матери чеченские были главным гарантом нашей безопасности. Мы же были их последней надеждой найти своих сыновей. Благодаря им мы могли ездить по всей Чечне, между прочим, одно время с удостоверениями от Лебедя и Масхадова. Тогда мы и договорились с Махашевым, и процесс пошел, сразу же обменяли больше ста человек.

Но это было полулюбительским занятием: на банку тушенки, на автомобиль, на сведения какие-то. Самое надежное, если армейцы захватят в зоне боевых действий какого-то пацана. Кто тут будет разбираться — боевик, не боевик — и судьба его становилась незавидной. Если такого пацана удавалось вытащить, то его возвращение родителям приводило к освобождению не одного нашего пленного. Так что до начала системной работы это был единственный способ освободить офицеров (особенно плохо относились к сотрудникам МВД, прапорщика освободить было почти невозможно: если больше недели проходило — считай, в живых его уже нет).

Нужна была система, законная процедура освобождения наших пленных. Тогда мы обратились к вам.

Вместе с Золотаревым и Осиповым мы выработали подход, в основе которого лежала простая мысль: обеспечить массовое освобождение наших пленных мы сможем только в рамках обмена и при наличии некоего «обменного фонда». Но за самодеятельность при осуществлении такой идеи легко можно и по шее получить, даже если у тебя кабинет на Старой площади и машина с «маячком» (перевозят подследственных и осужденных тоже машины с «маячком», и об этом надо всегда помнить).

Обратились за поддержкой в Государственную Думу, Совет Федерации, Генеральную прокуратуру — с предложением ввести механизм обмена наших на тех, кто находится в российских следственных изоляторах, тюрьмах и лагерях. Так родились два постановления Государственной Думы от 12 марта 1997 года об амнистии и обмене амнистированных: «Исполнение Постановления об объявлении амнистии…