В Москве и других столицах стран-участниц Варшавского договора были шокированы отказом Дубчека приехать в Варшаву. Даже румыны на тот момент от встреч в рамках ОВД не отказывались.

Брежнев попросил Кадара как человека, наиболее положительно относившегося к «чехословацкому эксперименту» среди лидеров стран ОВД, убедить Дубчека все же изменить решение. Венгерский лидер немедленно позвонил Дубчеку и предложил безотлагательно встретиться. Дубчек взял с собой только Черника. 13 июля во второй половине дня на венгерской стороне границы они встретились с Кадаром. Дубчек ссылался теперь уже на решение президиума и говорил что встреча в Варшаве «преждевременна»[716]. По его впечатлению, Кадар особо и не настаивал, а лишь формально выполнял поручение Брежнева.

Сам Кадар потом говорил в Варшаве, что Дубчек долго описывал политическую ситуацию в Чехословакии. Относительно «2000 слов» он сказал, что ответ на этот манифест должен быть политическим, а не административным. Мол, все равно никаких особых последствий манифест не имел. Нежелание ехать в Варшаву Дубчек объяснил тем, что сначала хотел бы провести переговоры… с КПСС (!). И это притом, что он уже несколько раз отказался от соответствующего предложения Брежнева. Кадар напомнил Дубчеку, что еще в мае он выражал недовольство тем, что его не позвали на встречу глав государств ОВД в Москву и говорил «советским товарищам, что в любое время, хоть ночью, он готов приехать и принять участие в совещании, если будет иметь приглашение»[717].

Ответить на это Дубчеку было явно нечего, и он начал юлить: мол, он не знал ни даты, ни места встречи глав государств ОВД. Кадар прямо ответил, что отказ ехать в Варшаву – это самая большая ошибка, совершенная Дубчеком после января 1968 года. «…Т. Дубчек оказался не в состоянии говорить, оба они (Дубчек и Черник – Прим. автора.) плакали и спрашивали, что им теперь делать». Кадар напомнил и то, что чехословацкая печать поливает теперь грязью и его, обвиняя в смерти Имре Надя. А ведь он, Кадар, никаких публичных нападок на то, что происходит в ЧССР, не допускает, хотя ему там далеко не все нравится.

Отказавшись от поездки в Варшаву, Дубчек решил заручиться поддержкой западноевропейских компартий, прежде всего французской. Ведь еще в мае, как уже упоминалось, чехословацкая разведка доносила о поддержке чехословацких реформ со стороны политбюро ЦК ФКП.

Следует отметить, что самые влиятельные и массовые западноевропейские компартии – французская и итальянская – на тот момент следовали курсом так называемого еврокоммунизма. Они официально отказались от диктатуры пролетариата как средства прихода к власти, выступали за смешанную экономику и сохранение членства своих стран в ЕЭС и НАТО. Фактически позиции этих партий не сильно отличались от социал-демократических. Неудивительно, что и ФКП, и ИКП с симпатией следили за Дубчеком, который, по их мнению, двигался в том же «еврокоммунистическом направлении».

Дубчек пригласил лидеров ФКП в Чехословакию, чтобы тем самым гарантировать себе публичную поддержку французских коммунистов. Французы колебались: в отличие от итальянской компартии, выступавшей с публичными нападками на СССР, французские коммунисты этого не допускали и сохраняли с КПСС дружественные отношения. Но Дубчек пригласил лидера ФКП Вальдека Роше вторично. 11 июля Роше посоветовался с послом СССР в Париже В. А. Зориным (в 1945-1948 годах – послом в Чехословакии). Посол сообщил в Москву: «Французские друзья затянули с поездкой в ЧССР, сославшись на майские события во Франции, но сейчас, после вторичного приглашения, т. В. Роше заявил, что он намерен поехать в ЧССР. Однако до выезда в ЧССР он хотел бы посетить Советский Союз с тем, чтобы проинформироваться об обстановке в ЧССР и перспективах этой обстановки»[718].

Зорин ознакомил Роше с точкой зрения КПСС на развитие ситуации обстановки в ЧССР. Тогда лидер французских коммунистов сказал: «переход ЧССР в лагерь капитализма имел бы катастрофические последствия для всего дела социализма, но в то же время применение внешних крайних мер, например вооруженного вмешательства со стороны других социалистических стран, также имело бы самые серьезные последствия для всего коммунистического движения, в том числе для ФКП. Хотя… в информации ничего прямо не говорится о такой возможности, но она „как бы висит в воздухе“».

«Т. Роше заявил далее, – говорилось в сообщении Зорина, – что в отличие от т. Лонго (лидера итальянских коммунистов – Прим. автора.), который был в ЧССР в начале событий и поддержал новую ориентацию ЧССР, он лично предполагает в ходе встречи с т. Дубчеком оказать на него необходимое давление с тем, чтобы со стороны руководства КПЧ проводилась более твердая линия для нормализации обстановки и укрепления руководства партии в стране. Т. Роше отметил также серьезность обстановки в ЧССР, необходимость для КПЧ взять под свой контроль органы пропаганды, однако все это, по мнению т. Роше, должно быть сделано при помощи внутренних средств, т. е. при помощи чехословацкой армии, народной милиции и всего государственного аппарата».

Фактически после 10 июля в отношениях между ЧССР и другими странами Варшавского договора стал назревать острый и, главное, публичный, кризис. 11 июля «Правда» выступила со статьей «И. Александрова», в которой довольно жестко критиковалось внутриполитическое развитие в ЧССР, особенно «2000 слов». Силы, стоявшие за этим манифестом, характеризовались как контрреволюционные и еще более предательские и опасные, чем те, что организовали антикоммунистическое восстание в Венгрии в 1956 году. Никакого Александрова в редакции «Правды» не было, статьями за такой подписью обычно выражалась точка зрения высшего руководства СССР.

12 июля новое руководство Союза чехословацких журналистов собралось на свое первое заседание и решило отправить Союзу журналистов СССР письмо, в котором выражалась обеспокоенность тем, что советские СМИ информируют о событиях в Чехословакии «односторонне и необъективно»[719].

Тогда же чехословацкие СМИ неожиданно снова набросились и на письмо Народной милиции от 19 июня, теперь уже за то, что на него в СССР пришли тысячи позитивных откликов, многие из которых опять-таки публиковала «Правда» (на 12 июля в СССР было зарегистрировано 14 тысяч положительных откликов). Характерной в этом отношении была статья в «Руде Право» от 13 июля – «Письмо, о котором говорят». Отмечалось, что после появления на письмо откликов в СССР «стали появляться вопросы о его содержании»(!). Напомним, что письмо Народной милиции никто и не скрывал, и оно было принято в присутствии Дубчека и с его одобрения.

Конференция компартии Словакии в Банска-Бистрице признала ошибочным, что письмо Народной милиции не было сразу же опубликовано в чехословацких СМИ. Неудивительно, отмечалось на конференции, что теперь вокруг него возникли ненужные подозрения. На этой же конференции было подвергнуто критике решение пражской городской конференции сделать себя постоянной. Словацкие коммунисты расценили это (и совершенно справедливо) как недоверие ЦК партии[720].