Слуга указал на стол, стоявший в комнате, смежной с обеденным залом. Отец посмотрел на него, потом подошел к столу Рошона и сел за него. Рошон перестал есть, шампур замер на полдороге к губам, острый коричневый соус капал на стол перед светлордом.

— У меня второй нан, — сказал Лирин, — и личное приглашение от вас. Безусловно, вы достаточно разбираетесь в рангах и дадите мне место за вашим столом.

Рошон стиснул зубы, но возражать не стал. Глубоко вздохнув, Кал уселся рядом с отцом. Прежде чем уехать воевать на Разрушенные Равнины, он должен узнать, кто его отец — трус или мужественный человек?

Дома, при свете сфер, Лирин всегда казался слабым. Он работал в операционной, не обращая внимания на то, что говорили о нем в городе. Он сказал сыну, что тот не должен тренироваться с копьем, и запретил ему даже думать о войне. Были ли это действия труса? Но пять месяцев назад Кал увидел в нем мужество, о котором и не подозревал.

В спокойном голубом свете дворца Рошона Лирин возразил человеку, намного превосходящему его рангом, богатством и властью. И не отступил. Сердце Кала встревоженно билось. Он положил руки на колени, пытаясь не выдать другим, насколько он взволнован.

Рошон махнул рукой слугам, и мгновенно появились новые приборы, для них. Конец зала тонул во мраке. Стол Рошона напоминал освещенный остров посреди огромной пустой темноты.

Рядом с ними стояли чаши с водой, в которые полагалось окунать пальцы, и стопки белоснежных салфеток. И еда светлоглазых. Кал редко ел такую изысканную пищу; он попытался не показать себя невежей, взял шампур и, подражая Рошону, ножом отрезал самый нижний кусок мяса, поднял его и стал есть. Мясо, как и следовало ожидать, оказалось сочным и нежным, хотя немного острее, чем он привык.

Лирин не ел вообще. Он поставил локти на стол и глядел, как ужинает светлорд.

— Я хотел бы дать тебе возможность спокойно поесть, — наконец сказал Рошон, — прежде чем мы поговорим о серьезных делах. Но ты, похоже, не намерен воспользоваться моей щедростью.

— Да, не намерен.

— Очень хорошо, — сказал Рошон, взял кусок хлебца из корзины и, обернув его вокруг шампура, стащил несколько кусков овощей одновременно и съел их с хлебом. — Тогда скажи мне, сколько еще времени ты собираешься не повиноваться мне? Твоя семья на грани голода.

— Мы в полном порядке, — вмешался Кал.

Лирин посмотрел на него, но не стал ругать.

— Мой сын прав. Мы можем прожить. А если не сможем, то уедем. Я не склонюсь перед вашей волей, Рошон.

— Если ты уедешь, — сказал Рошон, подняв палец, — я напишу лорду-мэру твоего нового города и скажу ему, что сферы украдены у меня.

— Я выиграю любое расследование. Кроме того, как хирург, я защищен от большинства ваших требований. — Это была правда. Темноглазые и их подмастерья, работавшие по своей профессии в городах, наделялись специальной защитой, даже от светлоглазых. Впрочем, юридические аспекты гражданства в странах Ворин были достаточно сложными, и Каладин не до конца понимал их.

— Да, ты можешь выиграть расследование, — сказал Рошон. — Ты был настолько дотошен, что приготовил совершенно точные правильные документы. И ты был там только один, когда Уистиоу поставил на них печать. Странно, что ни одна из его клерков не была при этом.

— Клерки прочитали ему документы.

— И потом вышли из комнаты.

— Так приказал светлорд Уистиоу. Я уверен, что они подтвердят это.

Рошон пожал плечами.

— Мне не надо доказывать, что ты украл сферы, хирург. Я просто буду продолжать делать то, что делаю. Я знаю, что твоя семья питается отбросами. Как долго они будут страдать из-за твоей гордости?

— Их не запугаешь. Как и меня.

— Я не спрашиваю, боятся ли они. Я спрашиваю, голодают ли они.

— Ни в коем случае, — сказал Лирин сухим голосом. — Даже если нам не хватает еды, мы наслаждаемся вниманием, которое вы расточаете нам, светлорд. Мы чувствуем на себе ваши ищущие взгляды и слышим ваш шепоток горожанам. Судя по тому, как вы следите за нами, вы опасаетесь нас.

Рошон молчал, держа в руке шампур, яркие зеленые глаза сузились, губы поджались. В темноте эти глаза почти светились. Калу пришлось сделать над собой усилие, чтобы не съежиться под весом этого неодобрительного взгляда. С таким видом светлоглазые вроде Рошона отдают приказы.

Он не настоящий светлоглазый. Он отверженный. Я еще увижу настоящих. Людей чести.

Лирин даже не моргнул.

— Уже который месяц мы испытываем давление с вашей стороны. Арестовать меня вы не можете — я выиграю расследование. Вы попытались натравить на меня народ, но это мой город, меня здесь все знают и глубоко внутри осознают, что я им нужен.

Рошон наклонился вперед.

— Я ненавижу твой маленький город.

Лирин нахмурился при таком странном ответе.

— Меня приводит в ярость то, что на меня смотрят как на ссыльного, — продолжал Рошон. — Я сатанею от того, что вынужден жить в глуши. Но больше всего я ненавижу темноглазых, которые забыли свое место.

— Я тоже не испытываю к вам теплых чувств.

Рошон хмыкнул, потом посмотрел на мясо так, как если бы потерял к нему интерес.

— Очень хорошо. Давай пойдем на… компромисс. Я возьму девять десятых сфер. Ты сможешь сохранить остальные.

Кал возмущенно вскочил.

— Мой отец никогда…

— Кал, — прервал его Лирин. — Я могу говорить за себя.

— Но ты, конечно, не заключишь такую позорную сделку.

Лирин какое-то время молчал.

— Иди на кухню, — наконец сказал он. — Попроси у поваров еды, больше подходящей тебе.

— Отец, но…

— Иди, сын, — твердо повторил Лирин.

Неужели правда? После всего, неужели отец просто сдался?

Кал побагровел и вылетел из зала. Он знал дорогу на кухню. В детстве он часто обедал там с Ларал.

Он убежал не потому, что его выставили; он не хотел, чтобы отец и Рошон видели его чувства: досаду от того, что он встал и наорал на Рошона, хотя отец собирался заключить сделку; унижение от того, что отец мог даже подумать о сделке; расстройство от того, что его прогнали. Кал обнаружил, что плачет, и постарался взять себя в руки. Он прошел мимо пары солдат Рошона; желтый свет висевших на стенах тусклых масляных ламп подчеркивал грубые черты их лиц.

Проскочив мимо них, Кал повернул за угол и только здесь остановился около кадки с растением, сражаясь со своими эмоциями. В кадке стояла комнатная винопочка, до полного раскрытия которой оставалось еще одно поколение; несколько конусообразных цветков тянулись вверх из ее последней раковины. На стене над ней горела лампа, слабым задыхающимся светом. В задних помещениях особняка, рядом с комнатами слуг, сферы для освещения не использовали.