— Нет, конечно, — сказал Гарп.

— Это хорошо, — сказал Дики. — Она ничего такого и слышать не желает.

— Я так и понял, — заметил Гарп, и Дики одобрительно кивнул. — Ваша сестра — очень милая женщина, — прибавил Гарп.

— Что правда, то правда! — закивал Дики.

— Ну ладно, пока, — сказал Гарп, собираясь уходить, но Дики легонько коснулся его рукоятью топора и сказал:

— А ведь это мы его пристрелили. Вы знаете?

— Вы застрелили Кении? — изумился Гарп.

— Я был одним из тех, кто стрелял, — сказал Дики. — Так что, может, и я. Кении совсем спятил. Кто-то должен был его пристрелить.

— Мне очень жаль… — растерянно сказал Гарп. Дики пожал плечами.

— Мне-то он нравился, — сказал Дики. — Но насчет Харриэт он совсем спятил. И насчет вашей матери тоже. И нормальным он бы уже никогда не стал, это точно. Просто больной сделался насчет женщин. Говорю же, спятил. И явно навсегда.

— Ужасно! — сказал Гарп.

— Ну, пока, — сказал Дики и направился к дровам, а Гарп побрел к своей машине, спотыкаясь о замерзшие кучки собачьего дерьма, которыми был покрыт весь двор.

— Эй, а подстригла она тебя здорово! — крикнул ему вслед Дики. Причем совершенно искренне.

Проезжая мимо, Гарп на прощанье махнул Дики рукой; Дики снова с ожесточением колол дрова. А из кухонного окошка Гарпу помахала рукой Харриэт Тракенмиллер, и это был отнюдь не кокетливый жест — она искренне желала ему доброго пути, он не сомневался. Гарп поехал обратно через Норт-Маунтен и в единственной тамошней закусочной выпил чашку кофе, затем заправился на единственной заправочной станции. И все подолгу с удивлением смотрели на его красивые волосы. А потом он поехал домой и прибыл как раз вовремя — к празднованию первой публикации Эллен Джеймс.

Если Гарп и почувствовал себя не в своей тарелке, узнав эту новость, то он в этом не признался. Он сидел за столом, ел омара, морские гребешки и пил шампанское — и все ждал, когда Хелен или Дункан прокомментируют его новую прическу. Только когда он уже мыл посуду, Эллен Джеймс вручила ему промокшую записочку:

«Вам постригли и уложили волосы?»

Он раздраженно кивнул.

— Мне не нравится, как тебя постригли, — сказала ему Хелен в постели.

— А по-моему, просто потрясающе! — возразил Гарп.

— Ты сам на себя не похож, — сказала Хелен, изо всех сил стараясь растрепать ему волосы. — Прическа, как у трупа! Уложено намертво! — сказала она в темноте.

— У трупа?! — возмутился Гарп.

— Ну хорошо, у тела, готового к кремации, — поправилась Хелен, упорно продолжая ерошить ему волосы. — Кошмар какой-то — каждый волосок на своем месте! Нет, слишком идеально. Ты выглядишь совершенно неживым! — сказала она и вдруг заплакала и плакала все сильнее, и Гарп обнимал ее и ласково пытался выяснить, в чем причина ее горьких слез.

На этот раз Гарп совершенно не ощущал присутствия Подводной Жабы (в отличие от Хелен), а потому все пытался ее успокоить, все что-то рассказывал ей, потом они занимались любовью, и Хелен наконец уснула.

Эссе Эллен Джеймс «Почему я не джеймсианка», как оказалось, никакого особенного шума не произвело. Прошло несколько дней, прежде чем были напечатаны первые отклики в колонке «Письма в редакцию».

Это были вполне ожидаемые послания «лично» Эллен Джеймс: соболезнования от идиотов, разнообразные предложения от психически больных мужчин, от тиранов-антифеминистов, от женолюбов и женоненавистников — словом, от всех «уродов», которые, как Гарп и предупреждал Эллен, непременно воспримут ее как свою сторонницу.

— Люди всегда готовы встать на чью-то сторону, — сказал Гарп, — и абсолютно во всем.

Однако ни от одной из джеймсианок письма так и не пришло.

Первая борцовская команда Стиринг-скул, которую тренировал Гарп, вышла в финал со счетом 8:2; теперь приближалась решающая встреча с главным противником — парнями из Бата. Разумеется, сила любой команды основывается на нескольких отлично натренированных борцах, и таких в команде Эрни Холма было несколько; он занимался с этими ребятами последние года два-три, но Гарп сумел поддержать боевой дух не только у них, но и у всей команды. Он пытался прикинуть победы и поражения на предстоящих соревнованиях с Батом в каждой весовой категории, сидя за кухонным столом в своем просторном доме, теперь сохранившем лишь смутные воспоминания о семействе Стирингов; и именно в этот момент Эллен Джеймс влетела на кухню, вся в слезах, с очередным номером журнала, который месяц назад опубликовал ее эссе.

Гарп понимал, что ему следовало бы заранее предупредить Эллен о мерзкой политике литературных журналов. Разумеется, на сей раз журнал напечатал длинное эссе, написанное целой группой джеймсианок, которые не замедлили откликнуться на смелое заявление Эллен, что они ее попросту использовали и теперь она их ненавидит. Обычная полемика, обожаемая журналами. Но особенно сильно Эллен была уязвлена тем, что издатель журнала предал ее, сообщив джеймсианкам, что она, Эллен Джеймс, теперь живет с пресловутым Т.С. Гарпом!

Таким образом, джеймсианки получили сочный кусок и тут же впились в него когтями и зубами — ах, Эллен Джеймс, бедная девочка! Ей совершенно запудрил мозги этот антифеминист и мерзавец Гарп! Предатель собственной матери! Самодовольно ухмыляющийся и наживающий себе капитал на том, что поносит женское движение! В некоторых местах для описания взаимоотношений Гарпа с Эллен Джеймс использовались такие слова, как «обольщение», «скользкий тип» и «тайная интрижка».

«Простите! Мне так жаль!» — написала Эллен.

— Ничего, все нормально, ты ни в чем не виновата, — поспешил утешить ее Гарп.

«Но я же не антифеминистка!»

— Ну конечно же нет! — воскликнул Гарп.

«Они все мажут только белой краской или только черной!»

— Точно, так и есть! — подтвердил Гарп.

«Потому-то я так их и ненавижу! Они требуют, чтобы ты была как они — или сразу зачисляют тебя в разряд врагов».

— Да, да, ты совершенно права, — сказал Гарп. «Как жаль, что я не могу говорить!»

Тут она окончательно раскисла и горько расплакалась у Гарпа на плече; ее гневное бессловесное клокотание даже Хелен заставило оторваться от книжки и вылезти из дальней комнаты огромного дома; даже Дункан выбрался из своей любимой темной комнаты, даже крошка Дженни проснулась в своей колыбельке.

И тогда Гарп, что было в высшей степени глупо, решил открыть огонь по этим взрослым психопаткам, по этим фанатичкам, которые — даже когда избранный ими «символ веры» отверг их — продолжали настаивать, что знают об Эллен Джеймс больше, чем она сама.

«Эллен Джеймс — не символ, — писал Гарп. — Она — жертва насилия! Человек, которого изнасиловали и изуродовали, лишив языка, еще до того, как он достаточно