— Никакая завивка ему не нужна, Харриэт, — заявил Дики. — Ему просто охота, чтобы с его волосами немного поиграли, поласкали их. Верно, а?

— Он не доверяет мужским парикмахерам, — сказала Харриэт Тракенмиллер.

На мгновение Гарп даже подумал, что Дики — как раз мужской парикмахер. Впрочем, вряд ли.

— У меня правда и в мыслях ничего плохого не было, — сказал Гарп. Собственно, он уже увидел все, что требовалось. И теперь хотел только одного: пойти и сказать этим бабам в фонде, что нужно непременно дать Харриэт Тракенмиллер ту сумму, которая ей нужна. — Но если я кому-то мешаю, — сказал Гарп, — то нет ничего проще: вы забудете о моей просьбе, и я уйду. — И он потянулся за своей курткой, которую бросил на пустой стул, но пес стащил ее на пол.

— Пожалуйста, останьтесь! — сказала миссис Тракенмиллер. — Дики просто за мной присматривает.

Дики выглядел так, словно ему стыдно за самого себя; он даже наступил одним своим огромным башмаком на другой и не замечал этого.

— Я тут тебе дровец сухих принес, — буркнул он. — Хотя, наверно, мне бы не мешало постучаться… — Он потоптался у плиты.

— Не надо, Дики, не сердись! — сказала Харриэт и любовно чмокнула Дики в большую красную щеку.

Дики в последний раз грозно глянул на Гарпа и вышел из кухни.

— Желаю вам удачно постричься, — сказал он на прощанье.

— Спасибо, — откликнулся Гарп, а собака тут же принялась теребить его куртку.

— Эй, немедленно прекрати! — велела псу Харриэт. И повесила куртку на спинку стула. — Вы, конечно, можете уйти, если хотите, — сказала она, — да только Дики ничего плохого вам не сделает. Он просто за мной присматривает.

— Он ваш муж? — спросил Гарп, хотя сильно в этом сомневался.

— Моего мужа звали Кении Тракенмиллер, — сказала Харриэт. — Это все знают. И вы тоже, кто бы вы ни были, отлично знаете, кто он такой!

— Да, знаю, — сказал Гарп.

— А Дики — мой брат. Он просто обо мне беспокоится. Когда Кении не стало, тут какие-то неприятные парни начали крутиться… — Харриэт села напротив ярко освещенного парикмахерского стола с зеркалами и положила крупные, покрытые синими венами руки на обтянутые бирюзовыми штанами ляжки. Вздохнула, не глядя на Гарпа, а потом сказала: — Мне все равно, что вы знаете. Я стригу и укладываю волосы — только этим и занимаюсь. Только этим и зарабатываю. Если вы действительно хотите, чтобы я вам волосы в порядок привела, то я постараюсь, все сделаю, что вы просите. Но занимаюсь я только этим. Кто бы там что ни говорил. Я слухами не интересуюсь. Я только прически делаю.

— Вот и хорошо, — сказал Гарп. — Я и хочу просто постричься и уложить волосы.

— Ладно, — сказала она, по-прежнему на него не глядя.

За рамку зеркала по обе стороны были воткнуты маленькие фотографии. Одна из них изображала свадьбу: юная Харриэт Тракенмиллер и ее ухмыляющийся супруг Кении весьма неуклюже калечили свадебный торт.

На другой фотографии беременная Харриэт стояла с малышом на руках, а третий малыш, примерно возраста Уолта, прижимался щекой к ее бедру. Харриэт выглядела усталой, но не изможденной. И еще там была фотография Дики, снятого рядом с Кении Тракенмиллером на фоне выпотрошенного оленя, висевшего головой вниз на ветке дерева. Это дерево росло как раз во дворе салона красоты «Нанетта». Гарп сразу узнал эту фотографию: он видел ее в одном из журналов вскоре после убийства Дженни. Фотограф явно желал доказать простакам-читателям, что Кении Тракенмиллер был прирожденным и хорошо обученным убийцей, ведь он убивал и оленей.

— Почему «Нанетта»? — спросил Гарп чуть позже, когда осмелился смотреть только на длинные, терпеливые пальцы Харриэт, а не на ее несчастное лицо или — упаси бог! — на собственные волосы.

— Мне казалось, звучит вроде как по-французски, — сказала Харриэт, понимая, что ее клиент откуда-то из «широкого мира», а не из Норт-Маунтена, штат Нью-Гэмпшир, и рассмеялась.

— Да нет, звучит и правда по-французски. — И Гарп тоже засмеялся. — Почти, — прибавил он, и они еще немного посмеялись, уже вполне дружески.

Когда он собрался уходить, она мокрой губкой стерла собачью слюну с его куртки и спросила:

— Вы что же, и посмотреть не хотите?

Она имела в виду прическу; Гарп вздохнул и повернулся лицом к трельяжу. Да так и застыл: волосы показались ему просто прекрасными! Все те же давние волосы, того же цвета и почти той же длины, однако они, казалось, впервые в жизни соответствовали форме его головы. С одной стороны, они вроде бы аккуратно прилегали к черепу, но в то же время были удивительно легкими и пушистыми; легкая волнистость, созданная умелыми руками Харриэт, сделала сломанный нос Гарпа и его короткую мощную шею менее свирепыми на вид. И впервые в жизни Гарпу показалось, что он максимально соответствует собственному лицу — в том числе и внутренне. Хотя никогда не думал, что это возможно. Честно говоря, он вообще первый раз побывал в салоне красоты; волосы ему всегда стригла Дженни, а после женитьбы — Хелен. У мужского мастера он даже не брился никогда!

— Замечательно! — искренне сказал он; даже его изуродованное ухо было искусно замаскировано.

— Ой, ну так приходите еще! — сказала Харриэт, игриво и ласково подталкивая его в плечо. Ничего, уж он-то «толкнет» Филдз-фонд отнюдь не ласково! Ему хотелось сказать Харриэт, что он сын Дженни Филдз, но он понимал, что это абсолютно эгоистическое желание следует подавить.

«Несправедливо пользоваться чьей-либо эмоциональной уязвимостью», — писала полемичная Дженни Филдз. Так же думал сейчас и Гарп: нечего наживать себе капитал на чужих чувствах!

— Спасибо вам большое, и до свидания, — сказал он миссис Тракенмиллер.

Во дворе Дики ловко рубил дрова. Получалось у него просто здорово. Он остановился, завидев Гарпа.

— До свидания! — крикнул ему Гарп, но Дики молча направился прямо к нему с топором в руке.

— Дайте-ка посмотреть на вашу прическу, — сказал Дики.

Гарп стоял совершенно неподвижно, пока Дики изучал его голову.

— Вы были другом Кении Тракенмиллера? — спросил у него Гарп.

— Угу, — кивнул Дики. — Единственным другом. Я и познакомил его с Харриэт.

Гарп понимающе кивнул. Дики продолжал рассматривать его новую прическу.

— Все это очень трагично… — сказал Гарп, имея в виду случившееся.

— Да нет, совсем даже неплохо, — сказал Дики, имея в виду прическу Гарпа.

— Дженни Филдз была моей матерью, — сказал Гарп, потому что ему хотелось, чтобы кто-нибудь из них знал об этом, и он был уверен, что не наживет себе капитал на чувствах Дики.

— Но ей-то ты этого не сказал, верно? —