— В отличие от вас, мы знаем, что нужно делать, и не собираемся изменять имена и внешность, — вспылил Альберт, приподняв над головой распечатку договора Керрингтона с клиникой пластической хирургии в Кейптауне на проведение ряда пластических операций по кардинальному изменению внешности.

— Они вас прихлопнут, как жалких тараканов. Вы же прекрасно знаете, кто участвовал в ритуале. Джино Белуджи, по сравнению с ними, мальчик на побегушках. Вы хоть понимаете, куда влезли на сей раз, олухи?!

Герцог кивнул головой, и врач ввел в вену лорда катетер, подсоединенный к капельнице. Синтетический яд начал медленно поступать в кровь. Лицо Керрингтона побагровело. Его глаза округлились от страха, когда он почувствовал, будто по венам изнутри кто-то скребет ржавой ложкой.

— Это только цветочки. Этот яд был разработан в секретной лаборатории МИ5 еще во времена холодной войны, и с тех пор ничего более эффективного так и не придумали. Вся прелесть этого препарата заключается в том, что он легко нейтрализуется алкоголем, поэтому противоядие всегда под рукой, — указав на спасительную бутылку «Макаллана», спокойным голосом объяснил ситуацию врач.

Замерив пульс «пациента», он хладнокровно продолжил, как будто речь шла о банальном зондировании желудка:

— Врачебная этика не позволяет мне оставлять вас в неведении относительно полного спектра воздействия этого состава. Если не принять алкоголь в течение первых десяти минут, то в организме начнут происходить необратимые деструктивные процессы. Этот препарат, набрав в крови необходимую концентрацию, начнет действовать точно так же, как и яд бразильского странствующего паука, из которого он и был синтезирован. Яд буквально переваривает мягкие и твердые ткани своей жертвы изнутри, превращая ее в готовый к употреблению жидкий протеиновый коктейль, а затем паук его просто высасывает. Честно говоря, более жуткую и медленную смерть тяжело себе даже представить.

— Прекратите, Эдмунд, в конце концов, мы же друзья. К чему эти варварские методы!

— Ах так, значит, теперь вы все-таки вспомнили о дружбе, а я ведь предлагал вам не забывать о ней еще в начале нашей беседы. Но где уж там! Вы так увлеклись пространными философскими рассуждениями о глубокой социальной замкнутости каждого индивидуума в наше стремительно развивающееся время тотального эгоцентризма, что даже и слушать меня не хотели. И более того, недвусмысленно подчеркнули, что лучше уж заниматься благотворительностью, чем иметь близких друзей.

Вены на шее и висках Керрингтона вздулись. Дыхание стало учащенным, и он уже начал молить о пощаде:

— Я верну все до последнего пенса, только оставьте меня в живых!

— Уже лучше, но есть еще один очень деликатный момент, — приподняв руку с полусогнутым указательным пальцем, сказал герцог.

Врач начал беспокоиться за своего «пациента», поскольку его верхнее давление подскочило до 180, а на лице проявилась красная сосудистая сетка.

— Какой еще момент, Эдмунд? Что я должен сказать, чтобы вы поверили мне?

— А вы пошевелите мозгами, пока они не превратились в овсянку, и вспомните клятву, которую давали, когда присягали Ордену на верность.

— У нас меньше четырех минут, — занервничал врач.

Альберт налил виски в бокал. Придвинув его ближе к Керрингтону, он улыбнулся и сказал:

— Может, запах противоядия поможет вам вспомнить?

В ушах у Питера все сильнее нарастал шум, схожий со звуком высоковольтной трансформаторной подстанции, которая работала на полную мощность и вот-вот должна была сгореть из-за скачка высокого напряжения.

— Клятва, присяга, разве человеку под силу вспомнить то, что он пробормотал пятнадцать лет тому назад, да и то — повторяя слова за магистром? Вы бы меня еще гимн бойскаутов заставили вспомнить!

— Три минуты, давление 200, — промокнув крупные капли пота, выступившие на лбу лорда, стерильной салфеткой, сказал врач, вопросительно посмотрев на герцога.

— Прекрасные устрицы, изумительный вкус, — не обращая внимания на его волнение, сказал Эдмунд, пригубив «Шабли».

— М-да, а вино, честно говоря, ни к черту. После семьдесят шестого, когда старик Кампен умер, он унес с собой в могилу рецепт настоящего «Шабли». Его сыновья-неучи, как ни старались пустить пыль в глаза, но так и не смогли повторить тот незабываемый вкус, — недовольно скривился Великий магистр.

— Может, я принесу «Гранд Крю» урожая пятьдесят шестого?

— Не стоит, Тони, все равно неприятный осадок уже остался.

Лицо официанта побледнело, и, слегка заикаясь, он поспешил реабилитироваться:

— Я немедленно распоряжусь, чтобы его изъяли и выставили на аукцион. Прошу извинить меня, ваше высочество, но сомелье заверил меня, что это вино можно смело предлагать вам, поэтому…

— А знаете что, плесните мне пару капель этой дряни, как изволил выразиться принц Альберт. Лучше уж пусть во рту останется вкус «Макаллана», чем этого винного уксуса.

— Может быть, принести из коллекции тридцать восьмого года?

— Не стоит распечатывать бутылку из-за двадцати пяти граммов. Этого хватит, чтобы вымести метлой весь холестерин из моей крови.

Официант протер горлышко бутылки стоимостью в десять тысяч фунтов и, отмерив мензуркой должное количество виски, перелил его в разогретый стакан.

— Браво, Тони, я еще часа три буду ощущать во рту этот насыщенный вкус.

— Осталась минута и десять секунд, а потом только полное переливание крови. Но мы все равно не успеем. Пока все приготовим, пройдет минут пять. За это время он превратится в полного овоща, — глядя на секундомер, не на шутку разволновался врач, понимая, что смерть лорда Керрингтона будет на его совести.

Заметив, что пациент начал судорожно извиваться и вращать глазами, как одержимый, герцог обратился к нему.

— Повторяйте за мной священную клятву Ордена, которую вы должны были знать наизусть так же, как «Отче наш»: Ex praeterito — praesens prudenter agit — ni futura actione deturpet.[209]

Керрингтон мычал вслед за ним, будто у него был кляп во рту, и как только он произнес последнее слово, герцог добавил:

— Все деньги вернете в наш банк сегодня же. Нарушив клятву Ордена, вы сами с ними расстались.

— Чего вам не хватало? У вас было все, что вы только могли пожелать! — снова вскипел Альберт.

— Я все продиктую вам по памяти, только оставьте меня тем, кто я есть, — с закрытыми глазами слабеющим голосом прошептал «пациент».

— Так-то лучше, — слегка надкусив еще крепкими здоровыми зубами нежную плоть устрицы, сказал Великий магистр.

Врач вытянул иглу из вены и буквально влил в его горло стакан виски. Питер жадно глотал, едва успевая за наклоном бокала. Выпив до дна, он с не меньшей жадностью выпил залпом еще один, а затем вдохнул полной грудью и зарычал, как раненый зверь.