слегка пошевелился, но не проснулся даже после того, как Люси вышла из комнаты и прикрыла за собой дверь.

Ари беспокойно вертелась в постели. Она плохо спала после той ночи, когда Велиал захватил Лондон. Впрочем, глупо сейчас жаловаться на бессонницу, подумала она, переворачивая подушку, которая раскалилась, как сковорода. Девушка сомневалась, что кто-то из них хорошо спал в последнее время. Как это было возможно? Каждую минуту все вокруг напоминало об ужасном положении, в котором они очутились: вечно черное небо, брошенные посреди пустых улиц экипажи и автомобили, простые люди с лицами лунатиков.

При обычных обстоятельствах Ари, несмотря на холод, открыла бы окно, чтобы впустить в комнату свежий воздух, но сегодня ночью это было бесполезно. На улице было душно, воздух имел горький привкус дыма.

В тот день, когда они переехали в Институт, она чувствовала себя потерянной. Конечно, было смешно рассчитывать, что они с Анной будут спать в одной комнате, и в то же время было странно находиться так далеко от нее. Просыпаясь по утрам, Ари привыкла слушать, как Анна заваривает чай или учит Уинстона неприличным словам, видеть разбросанные всюду вышитые жилеты, фраки и бархатные брюки. Привыкла к слабому аромату горящей сигары. Без всего этого она уже нигде не могла чувствовать себя как дома.

Случайно или намеренно их поместили в комнатах с общей дверью. После трагедии Ари надеялась, что Анна воспользуется этим и придет к ней в поисках утешения, но дверь оставалась запертой, и она не могла найти в себе смелости побеспокоить убитую горем девушку.

Ари плохо знала Кристофера, но была опечалена его смертью и горевала не только о нем, но и об Анне. В минуты отчаяния она даже опасалась, что та никогда уже не будет прежней, даже если им и удастся пережить это испытание. Как Анна сможет смеяться, подшучивать над друзьями, бросать вызов обществу, радоваться жизни после того, как у нее на руках умер брат?

Ари никогда не видела, как человек молча переносит несчастье. В ее присутствии Анна не пролила ни слезинки. Эта молодая женщина с совершенными чертами, такая стройная и грациозная, всегда напоминала прекрасную статую, но теперь казалось, что Анна действительно превратилась в камень. Она не замкнулась в себе, напротив, энергично участвовала в их предприятии, в разработке планов, как перехитрить всех, остаться в Лондоне и одолеть Велиала. Они с Ари долгие часы проводили вместе, заколачивая окна Института, копаясь в старых книгах в библиотеке, отыскивая сведения о магических выходах из Лондона, о которых мог забыть Велиал. Но когда Ари пыталась завести разговор на личные темы, упоминала имя Кристофера или просто заговаривала о семье Анны, та мягко, но решительно пресекала подобные попытки.

Ари закрыла глаза и попробовала считать про себя. Дойдя до сорока, она услышала странный скрип. Дверь медленно приоткрылась.

В спальне было темно. В соседней комнате горела свеча; тем не менее девушка различала лишь силуэт Анны, но это не имело значения. Она узнала бы ее везде, всегда, даже в полной темноте.

– Анна, – прошептала она, сев, но та вместо ответа приложила палец к губам и легла рядом. На ней был шелковый халат, который был ей слишком велик; он соскользнул с хрупкого плеча. Анна потянулась к Ари, взяла ее лицо изящными руками, наклонилась и поцеловала ее.

Только в этот момент Ари поняла, как она тосковала по прикосновениям Анны. Девушка вцепилась в шелковый халат, привлекла Анну ближе и поняла, что под халатом ничего нет. Пока они целовались, она развязала пояс и принялась гладить шелковистую кожу.

Затем потянулась к лампе, стоявшей на ночном столике, но Анна поймала ее за запястье.

– Нет, – прошептала она. – Не нужно света.

Удивленная, Ари отдернула руку. Она гладила короткие кудри Анны, пока та целовала ее шею, но, несмотря на охватившее ее желание, девушка испытывала какое-то странное беспокойство. Ласки и поцелуи Анны показались слишком настойчивыми, яростными, отчаянными.

– Дорогая моя, – пробормотала она и хотела погладить Анну по щеке.

Щека была влажной от слез.

Ари резко села на постели, нашарила под подушкой колдовской огонь и зажгла его. Белый свет озарил обеих. Анна одной рукой запахнула халат и отодвинулась на край постели. Глаза у нее были красные, но она смотрела на Ари с вызовом.

– Анна, – прошептала Ари. – О, моя бедная…

Анна помрачнела.

– Теперь ты считаешь меня слабой.

– Нет, – страстно воскликнула Ари. – Анна, ты самый сильный человек из всех, кого я знаю.

– Я говорила себе, что нельзя к тебе приходить, – горько произнесла Анна. – Зачем тебе мои слезы? Это мое горе и нести его мне одной.

– Это наше горе, – возразила Ари. – Ни один человек не может быть сильным и несгибаемым каждый день и каждый час своей жизни, да это и не нужно. Каждый из нас должен время от времени позволять себе быть слабым. Человек, если можно так сказать, создан из разных частей: он может быть сильным и слабым, печальным и счастливым, может довольствоваться собственным обществом или нуждаться в других. И в этом нет ничего постыдного.

Анна взяла руку Ари и принялась разглядывать ее, словно размышляя о том, как она устроена.

– Если мы все состоим из разных частей, тогда я, наверное, похожа на шахматную доску.

Ари взяла руку Анны и прижала ее к своему сердцу.

– Только не шахматная доска, – сказала она. – Это слишком примитивно. Ты – ярко раскрашенная доска для игры в пачиси. Ты – набор для игры в нарды, с треугольниками, инкрустированными перламутром, золотыми и серебряными шашками. Ты – дама червей.

– А ты, – мягко произнесла Анна, – лампа, без света которой нельзя играть в игры.

У Ари защипало глаза, но впервые за несколько дней она плакала не от горя. Она протянула к Анне руки, и та легла рядом, прижалась, положила голову ей на плечо. Девушка чувствовала на шее ее дыхание, нежное, как прикосновение бархатной ткани.

29. От света прочь

Гонец Авроры поднял светоч свой,

И призраки торопятся толпой

К своим гробам; проклятые, чей прах

Схоронен на распутьях и в волнах,

В свои постели улеглись к червям.

Боясь, чтоб день не увидал их срам,

Они бегут от света сами прочь,

И с ними вечно – сумрачная ночь[59].

Уильям Шекспир, «Сон в летнюю ночь», Акт 3, Сцена 2

Пока Корделия ждала за воротами кладбища, начался противный мелкий дождь.