И птица гордо захлопала крыльями.

– Демон-птица выражается как лондонец, – заметил Мэтью.

– Ну, случалось мне жить в Лондоне, – признала птица. – Давненько это было. Угощалась римлянами. Вкусные были, кстати.

– Да-да, – перебил ее Велиал. – Все любят Лондон. Чай, крампеты[58], Букингемский дворец. Однако вернемся к теме нашей беседы, Джеймс. Если ты согласишься сотрудничать со мной, я отправлю его обратно к вашему народу целым и невредимым. – Он кивнул в сторону Мэтью.

– Нет, – отрезал Мэтью. – Я пришел сюда не затем, чтобы бросить Джеймса и трусливо сбежать. Я пришел, чтобы спасти его от тебя.

– Это все чудесно и романтично, – со скукой в голосе произнес Велиал. – Но, Джеймс, ты должен понимать, что так будет лучше для всех. Мне очень не хочется прибегать к насилию.

– А я уверен, что хочется, – возразил Джеймс. – Ты просто обожаешь прибегать к насилию.

– Подтверждаю, – фыркнул Мэтью.

– Я согласилась лететь сюда, – вставила Стимфалия, – только потому, что надеялась на насилие.

– Птичка и пьянь правы, – снизошел Велиал. – И все же позволь тебе напомнить: если ты откажешься, я не потеряю ничего, кроме пары часов своего времени, которого у меня полно. Если примешь мое предложение, я оставлю вам обоим жизнь и вы сможете свободно вернуться в свой мир.

– Это будет не жизнь, – произнес Джеймс. – Если я позволю забрать мои тело и рассудок, я буду мертв. И хотя я лично не боюсь смерти, мне не все равно, что ты будешь творить, когда сможешь разгуливать по Земле в моем обличье.

– В таком случае, кажется, пришла пора сделать выбор, – усмехнулся Велиал. – Твоя жизнь и жизнь твоего парабатая – или весь остальной мир.

– Мир, – произнес Мэтью, и Джеймс кивнул.

– Мы – нефилимы, – заявил он. – Ты не в состоянии нас понять. Каждый день мы рискуем жизнью ради безопасности других людей; выбрать мир – это наш долг.

– Долг, – презрительно махнул рукой Велиал. – Мне кажется, ты быстро забудешь о долге, услышав предсмертные вопли своего парабатая. – Он пожал плечами. – У меня много дел в Лондоне, нужно подготовить его к моему появлению, поэтому даю тебе еще сутки. Думаю, к этому времени ты одумаешься. Если он… – Демон оглядел Мэтью. – Если он доживет до утра, в чем я сомневаюсь.

Велиал отвернулся от юношей с таким видом, словно уже забыл об их существовании.

– Ну ладно, ты, бестолковая птица, нам пора.

– Я не просто птица. Знаешь, у меня тоже есть интеллектуальная жизнь, – ворчала Стимфалия, пока Велиал забирался в седло. Демон расправил черные крылья, подняв тучи песка, и мгновение спустя Велиал и его служанка уже поднимались к красно-оранжевому небу. Мэтью и Джеймс молча смотрели, как они пролетели над башнями темного Гарда и исчезли вдали.

– Если это произойдет, – начал Джеймс, – если Велиал вселится в мое тело…

– Этого не будет, – перебил его Мэтью. На осунувшемся лице его глаза казались огромными. – Джейми, этого не может…

– Просто выслушай меня, – прошептал Джеймс. – Если это случится, если я превращусь в смертную оболочку демона, если он лишит меня воли, способности думать или говорить – тогда, Мэтью, ты станешь моим голосом.

– Куда это ты собралась в такой час? – спросила Джессамина.

Люси, которая застегивала бронированную куртку, подняла голову и увидела призрачную девушку на платяном шкафу. Она была, как обычно, полупрозрачной. Необычным же было то, что выглядела Джессамина озабоченной. Люси показалось, что призрак расспрашивает ее не от скуки и не с целью подразнить. В голосе ее слышалась настоящая тревога.

– Небольшая прогулка, – ответила Люси. – Я скоро вернусь.

Она покосилась на вещевой мешок, в который упаковала только то, что, по ее мнению, могло понадобиться в путешествии: теплое одеяло – в сложенном виде оно занимало мало места, – стило, бинты, несколько фляг с водой и пачку морских сухарей. Уилл Эрондейл был убежден, что морские сухари являются важнейшим вкладом простых людей в искусство выживания, и всегда держал большой запас твердых, как камень, лепешек в кладовых Института; видимо, настал тот момент, когда эти штуки действительно могли пригодиться.

– Ты же понимаешь, что я должна тебя остановить, – сказала Джессамина. – Предполагается, что я охраняю Институт. Это моя работа. – В ее огромных глазах плескался страх. – Но сейчас здесь так темно, и я знаю, что там, снаружи, тоже темно. По Лондону бродят твари, которых боятся даже мертвые.

– Я знаю, – вздохнула Люси. Джессамина была ровесницей ее родителей, но после смерти она, если можно так выразиться, обрела вечную молодость; в первый раз за всю свою жизнь Люси почувствовала себя старше призрачной подруги. И еще поняла, что обязана ее защитить.

– Я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы помочь избавиться от этих тварей. Помочь Лондону.

Джессамина наклонила голову, и невесомые волосы окружили ее лицо светлым облаком.

– Если тебе необходимо приказывать мертвым, я даю тебе разрешение на это.

Люси изумленно заморгала, но полупрозрачная девушка уже растаяла. Ну и ну, подумала Люси. Хороший знак. Джессамина как будто прочла ее мысли.

Закинув мешок за спину, Люси проверила броню и снаряжение – перчатки, сапоги, пояс с оружием – и вышла из спальни. Коридор выглядел чужим и мрачным; он был освещен только тонкими, тускло горевшими вдоль стен свечами.

Прежде чем уйти, она собиралась засунуть под дверь Джесса записку, но оказалось, что дверь приоткрыта. А что, если Джесс еще не спит, подумала Люси. Она не простит себе, если просто уйдет, не сказав ни слова.

Девушка толкнула дверь. В комнате было еще темнее, чем в коридоре, здесь горела одна-единственная свеча. Джесс спал на узкой кровати, той самой, где они целовались. Люси казалось, что это было двадцать лет назад.

Он спал не шевелясь, лежа на боку, и темные волосы разметались вокруг его бледного лица, как гало вокруг солнца. Еще несколько месяцев назад, глядя на Джесса в гробу, Люси думала, что он похож на спящего. Но сейчас, бесшумно подойдя к кровати, она удивлялась, как могла так ошибаться: его тело лежало в том сарае, но душа блуждала где-то в другом месте. Теперь же его душа была здесь, и даже когда он спал, Люси остро ощущала, что Джесс жив – и уязвим, как уязвимы все смертные существа.

Люси охватило страстное желание оградить его от боли, бед и страданий. «Я делаю это не только ради Джеймса или Мэтью, – произнесла она про себя, – как бы сильно я ни любила их. Я делаю это и ради тебя тоже».

Она сунула записку под подушку, потом наклонилась над Джессом и осторожно поцеловала юношу в лоб. Он