Как безжалостна Вселенная! – подумал я. Как малы в ней умеренные и промежуточные сферы, где могла бы зародиться и какое-то время существовать жизнь, как слаба и беспомощна эта жизнь перед раскаленным добела огнем и черным холодом, этими двумя полюсами Бытия… И все же, думал я, эта слабая жизнь способна на многое, и вот мы уже над звездой, над бездумно пылающим огнем – таким же, какой нас породил.

Размышляя так, я чувствовал, как в лицо, в глаза, в кожу головы, словно бы миллионами невидимых раскаленных иголок проникает жар, источаемый красным карликом – карликом по отношению к другим звездам, но чудовищем по отношению к людям.

Я вдруг почувствовал, что здесь есть кто-то еще – сзади в двух шагах стоял Трегуб. Хотелось, чтобы он помог мне обрести внутреннее равновесие, и, наверное, поэтому я спросил:

– Профессор… а что случилось бы с карликом, если бы мы выстрелили в него всем зарядом нашего дезинтегратора?

Без секундного промедления он ответил:

– То же самое, что с океаном, в который ребенок бросает песчинку.

Его слова уже не дошли до моего сознания: мысли опять вернулись к больному, потому что внезапно мелькнула ужасная догадка.

Несмотря на раннюю пору, я прямиком отправился к Гротриану и, разбудив его, спросил, были ли по возвращении на «Гею» обеззаражены автоматы, побывавшие до нас на спутнике атлантидов.

Астрогатор встревожился, хотя внешне держался невозмутимо, и немедленно позвонил Ирьоле.

Минуту спустя мы получили ответ: автоматы подверглись стерилизации лишь после нашего возвращения на корабль; таким образом, они могли почти три часа соприкасаться с людьми.

– Но ведь вы утверждали, что заражение болезнетворными микробами исключено? – сказал Гротриан, закончив разговор и внимательно приглядываясь ко мне.

Я молчал. Гротриан подошел к аппарату и вызвал к себе специалистов; вскоре явились Тер-Хаар, Молетич и палеобиолог Ингвар. Астрогатор коротко сообщил им факты.

Когда он закончил, Ингвар вскочил с места.

– Вирусы! – крикнул он. – А вы исследовали кровь на вирусы?

– Нет, – ответил я, побледнев.

Мы не подумали о такой возможности. Это была роковая, но понятная ошибка: последние вирусы исчезли с Земли девятьсот лет назад.

Я попросил Гротриана узнать, сталкивался ли Канопос с автоматами до их стерилизации, и поспешно вернулся в больницу.

Больной оставался без сознания. Одышка усиливалась, веки и пальцы посинели, удары сердца достигли ста пятидесяти в минуту. Анна, отчаявшись, беспрерывно давала кислород. Я взял кровь из локтевой вены и немедленно передал автоматам-анализаторам. Я вынужден был дать им точную инструкцию, как действовать: они не были приспособлены для таких исследований, и поэтому только в девять часов утра я, очумевший от бессонницы, с головой, казалось, разрывавшейся от боли, получил и прочитал результаты анализа. В крови больного были обнаружены мелкие тельца диаметром в две десятитысячные миллиметра. Уже поверхностное исследование показало, что это – болезнетворные микроорганизмы. Сомнений не было: наш товарищ заражен вирусами, принесенными автоматами со спутника. Еще раз я разбудил Шрея, чтобы сообщить ему об этом. Он сейчас же явился в больницу вместе с Ингваром и еще одним палеобиологом – специалистом по древней микрофлоре. По материалам трионовой библиотеки мы быстро определили микроорганизмы: это были вирусы так называемой мраморной болезни, страшной инфекции, свирепствовавшей на Земле больше тысячи лет назад. Мы как раз стояли в аналитической лаборатории, когда нас вызвала Анна.

– Агония, – сказала она по телефону. Я повторил это слово присутствующим.

Минуту спустя мы оказались в изоляторе.

Наш товарищ умирал. Пульс был уже неразличим, лицо из синего сделалось пепельно-серым, дыхание с трудом вырывалось из горла.

Мы снова переливали ему сыворотку и кровь, попробовали разгрузить сердце, но все было напрасно. Тогда, выполняя высший врачебный долг, попытались вернуть ему на несколько минут сознание, чтобы он мог выразить свою последнюю волю, но и этого нам не удалось. Отравленный ядами мозг терял власть над телом. В десять часов шесть минут он перестал дышать.

Это был первый случай смерти от болезни на нашем корабле. Мы вышли из больницы, подавленные своим поражением; если бы мы раньше распознали причину болезни, нам, вероятно, удалось бы ее побороть. Теперь прежде всего следовало подготовиться к возможной вспышке эпидемии. Гротриан сообщил, что Канопос действительно соприкасался с автоматами; именно он привел их в лабораторию астрогаторов, где их сообщения зафиксировали на трионах. Автоматы, вероятно, заразились культурой вируса, проходя через обитые свинцом лаборатории искусственного спутника. Они не приняли необходимых мер предосторожности – их конструкторы не предвидели подобного случая.

Мы изолировали всех, кто в последние дни соприкасался с Канопосом, в специальном отсеке больницы. Опасность заразы была очень велика: организм, не привыкший на Земле к борьбе с болезнетворными микробами, оказывал им очень слабое сопротивление. Пока биологи и химики анализировали белковую структуру вируса, я обследовал всех, кто предположительно мог заразиться. В крови одиннадцати человек были эти опасные тельца. Синтезаторы получили команду изготовить вещество, губительное для вируса, но безопасное для человека; они начали работу вечером и уже к полуночи дали первую порцию лекарства; его тут же передали в больницу. На следующий день мы ввели лекарство всему экипажу «Геи». Опасность эпидемии была подавлена в зародыше.

Вечером на смотровой палубе я встретил Тер-Хаара и Нильса Ирьолу.

Нильс спрашивал меня о последних минутах Канопоса – тот был его другом.

– Подумайте, – сказал Тер-Хаар, когда я закончил свой рассказ, – они настигли последнюю жертву тогда, когда последняя пылинка от них уже рассеялась в пустоте…

Мы молчали. Позади, за кормой «Геи», горел огненный карлик. Багряный отсвет лежал на потолке палубы, на лицах людей, отражался в их глазах.

– Это была слепая случайность, – вдруг отозвался Нильс, – но какая несправедливая. Их чудовищные намерения пережили века, но от тех, кто с ними боролся, не осталось ничего…

– Как ты можешь так говорить! – чуть ли не с гневом воскликнул Тер-Хаар и поднял руку, словно бы указывая на звездное небо.

– Профессор, ты горячишься, – обратился я к нему. Может, это сказывалась бессонница, может, печаль по умершему товарищу, а может быть, гнев, вызванный поражением, во всяком случае, я продолжал язвительно: – Может быть, без них и звезд бы не было?

– Звезды были бы, – спокойно ответил Тер-Хаар, – но людей среди звезд не было бы.

Вторая планета карлика выглядела как небольшой рыжеватый диск, который, казалось, по мере нашего полета все больше приближался к двум самым ярким сейчас звездам на небе – солнцам-близнецам Центавра.