У нас – наоборот.

Читать в сердцах друг друга так ясно, что не нужны никакие слова; радоваться одной радостью и бояться одним страхом; быть разделенными многими мирами – и всё же вместе.

Когда это произошло с нами – не знаю. Быть может, когда я ковал кольцо из ее волос, а она трудилась над ковром для меня? В тот Самайн на нас уже смотрели как на супругов.

Но, когда бы это ни началось, сейчас она повела себя как истинно жена сидхи: она не знала, что я отправился к Древу, не знала о том риске, который меня ждал, – но пришла на помощь.

Такая любовь стоит неизмеримо больше слияния тел.

– Но почему она не знает? – спросил отец.

– Она Королева людей. Она очень боится нарушения человеческих законов. Пусть не задается вопросом, как назвать то, что нас связует. Так спокойнее ей и проще мне.

– Любит ли она тебя? – тихо молвила мать.

Сархад улыбнулся:

– Если бы ты спросила ее, она бы ответила «нет».

– Жениться на женщине, не подозревающей этого! – покачал головой Король. – Сархад, ты всегда был яростным врагом всего обычного, но на этот раз – не чересчур ли?

В ответ Коварный поклонился, не скрывая, насколько он доволен речью отца. Потом посерьезнел, проговорил:

– Может быть, я поступил бы иначе, если бы у нас с ней могли быть дети.

– А их быть не может?

– Нет. Она бездетна. Ей не повезло в первом браке. Заклятье одного из врагов мужа… позволь не рассказывать.

Король молча кивнул.

Гвенвледир подошла к сыну:

– Скажи мне одно, Сархад: ты счастлив?

– Да, матушка. Я люблю и любим. А прочее – мелочи, без которых можно обойтись.

Сархад вышел из грота, собираясь отыскать Гвейра. Ненависть брата, такая яростная и могучая, должна была сослужить Коварному службу в одном очень важном деле.

Но далеко уйти ему не дали.

Его ждали все жители стольного города сидхи. Просто – все.

Они хотели видеть его. Они надеялись хоть глазком глянуть на его меч, понимая, что такая честь, как взять этот клинок в руки, будет оказана лишь Старейшим.

Сархад никак не предполагал такого.

Я глупец. Я должен был это предвидеть.

У людей так смотрели бы на воскресшего из мертвых. Новый меч для сидхи – то же самое.

Догадался бы – так прилетел домой одетым, как подобает сыну Короля. А сейчас стою перед ними будто нагишом: в простых черных одеждах, ну да – пояс, браслеты, перстни… но они обычные, на каждый день, разве что в косах изящные заколки. И это – великий мастер!

Хоть превращайся в ворона и лети прочь.

Но нет, нельзя: не показать меч Старейшим – верх грубости. Вот и стою – черное пятно посреди их серебристого великолепия. Со стыда сгореть…

Впрочем… кажется, они считают мою простоту – нарочитой? Что ж, на гладком черном любой орнамент, даже самый простой, смотрится лучше.

Боюсь, это им понравится – и они начнут носить скудное серебро на бесстрастном черном. Я прилетел сюда в чем был, а они из моей небрежности в одежде могут сделать новый стиль. Сдержанность вместо роскоши? – это интересно.

…Но Гвейр тогда разозли-и-ится!

Беседа со Старейшими оказалась слишком долгой для Сархада и слишком краткой – для них. Сын Ллавиннауга отвык от обычаев родного города, от неспешных речей, от движений в вечном танце, от мыслей-песен – от сложнейшей вязи узоров во всем видимом, слышимом, ощутимом. От хитросплетений красоты, которая была не украшением, а самой сутью и целью жизни стольных сидхи.

По сравнению с этой утонченной красотой внешние сидхи, живущие в большом мире, выглядели примерно так же, как рядом с ними самими – косматые духи леса.

Еле вытерпев разговор со Старейшими, Сархад превратился в ворона и полетел на поиски брата.

– Что тебе нужно? – гневным окриком.

– Гвейр, – Сархад дружелюбно улыбался, но глаза Коварного подозрительно поблескивали, – у меня к тебе просьба.

– Да-а? – Ястреб расхохотался. – И ты надеешься, что я ее исполню?

– Нет. Не надеюсь. Я абсолютно уверен в этом.

– Ты смеешься надо мной? Или обезумел?

– Сначала выслушай, что за просьба, – Сархад растянул губы в улыбке.

– И что же?

– Прозвище «Сархад Второй Меч» – это, конечно, приятно. Но дело в том, что у меня во внешнем мире остался враг. Он очень опасен, и не только мне. И мне совсем не хочется, чтобы до него дошла весть о том, что у Сархада снова есть меч.

– При чем здесь я?

– Ты – единственный, кто может мне помочь.

Сархад снова улыбнулся:

– Брат, мы хотим одного и того же. Мы хотим, чтобы по крайней мере пару веков ни один сидхи не покинул города Белых Сосен. Думаю, эту мою просьбу ты исполнишь, а?

Гвейр онемел.

Сархад помолчал, наслаждаясь сим зрелищем. Потом добавил:

– Брат, сегодня ты хочешь моей смерти. Не знаю, рискнешь ли ты осуществить это желание, но я твердо уверен в одном: ты не допустишь, чтобы меня убил кто-то другой.

И Коварный в очередной раз улыбнулся.

Они шли по мосту втроем: Король, Королева и их старший сын.

Город остался позади.

Провожать Сархада больше не посмел никто: слишком явной была стена отчуждения, которой Ворон сам отгораживал себя ото всех.

– Пообещай мне, что ты когда-нибудь вернешься, – сказала мать.

– Не обещаю, – покачал головой Сархад.

– Раньше ты бы сказал «да» и не сдержал слова, – заметил отец.

Коварный улыбнулся:

– А сейчас я сказал «нет». И, возможно, всё-таки не сдержу слова.

– Передай от меня поклон Бендигейду Врану, – промолвил Король. – Он вернул мне сына.

– Передам.

– И передай своей Эссилт, что я зову ее в гости, – улыбнулась Королева. – Обещаю, сын мой: я не открою ей твою тайну.

– Матушка, ты становишься хитрой? Ты нашла вернейший способ заставить меня вернуться? Но, боюсь, он неудачен: Эссилт не сможет покинуть мир людей.

– Ты говоришь, она бессмертна? Я не тороплю – но хотела бы спустя хоть тысячу лет увидеть ту женщину, которая сумела сделать моего сына – добрым.

– Я передам.

Он опустился перед ними на одно колено:

– Прощайте.

Отец и мать по очереди коснулись его лба.

– Удачи, сын мой.