В декабре Хемингуэи познакомились с братом Федерико Келера, Карло. Он взял Эрнеста поохотиться на куропаток в болотах нижнего течения реки Тальяменто, недалеко от Адриатического побережья, и затем на рыбалку в имение друга Карло, барона Нанука (или Наньюки) Франкетти; отец Нанука дал ему и его сестре Афдере африканские имена, и Эрнеста это заинтриговало. Как-то раз Карло пригласил на выходные в охотничий домик Франкетти свою восемнадцатилетнюю подругу, Адриану Иванчич. В пятницу они с Эрнестом должны были забрать ее на перекрестке возле дома Иванчичей, но завели разговор о Первой мировой войне и забыли о времени, заставив Адриану прождать под дождем. Когда они добрались до охотничьего домика Франкетти, Адриана села у камина, чтобы просушить свои роскошные длинные темные волосы. Расчески у нее не было. И тут Эрнест совершил поступок, который, наверное, показался ему верхом романтики, начиная при этом погружаться в похотливые фантазии: он сломал свой гребень пополам и отдал одну половину Адриане.

Эрнест был сражен. Несмотря на то что через год ему исполнялось пятьдесят лет, он продолжал вести себя так, будто у него начинался новый любовный роман. Он как будто бы установил правило: расставаться с женой, когда появлялась новая женщина – Скотт Фицджеральд однажды сказал, что его друг менял женщину с каждой книгой. Эрнест, похоже, рассчитывал, что его ухаживания за Адрианой не встретят абсолютно никакого сопротивления – что юная венецианка ответит взаимностью на его любовь и что ее семья будет счастлива выдать замуж молодую родовитую Адриану за эксцентричного американского писателя средних лет, который к тому времени будет уже четыре раза разведен. Эрнест давно привык к тому, что желанные женщины влюблялись в него, и ему пришлось, пожалуй, очень резко пробудиться, что глубоко задело его.

Адриана позднее рассказывала, что, когда она забралась в автомобиль Карло, Эрнест на первый взгляд показался ей стариком – хотя, присмотревшись, она поняла, что он, наверное, не так уж и стар, как выглядит. Мужчины предложили ей выпить из фляги, но она отказалась. Что бы ни случилось в тот охотничий уик-энд в доме Франкетти, никаких записей об этом не осталось. В следующие месяцы Эрнест несколько раз виделся с Адрианой и безумно влюбился в нее. Почти сразу он понял, что не сможет взять ее штурмом, как поступал в прежние годы, потому что Иванчичи были очень древним родом. Они вели свое происхождение с одного из островов Далмации. Их торговые суда путешествовали по всей Европе. В семнадцатом веке Антон Луиджи Иванчич перевез семью из Далмации в Венецию, где они заняли подобающее им место среди венецианской аристократии; считалось, что Иванчичи были одним из пяти главных семейств города. Дед Адрианы, по ее словам, был владельцем «Гранд-отеля», в котором останавливалась королева Виктория. Со своей семьей он занял изящный старинный палаццо на Калле-де-Римедио, рядом с площадью Сан-Марко. Отцу Адрианы, Карло, было присвоено звание Grandissimo Ufficiale Dottore за деятельность на благо города, особенно за электрификацию. Во время недавней войны, когда Северная Италия еще удерживалась немцами, Карло Иванчич помогал наладить маршруты снабжения итальянцам, сотрудничавшим в подполье с союзниками. Джанфранко, старший из трех братьев Адрианы, сражался против Роммеля в Северной Африке, в 1942 году был ранен, но поступил на службу в американскую разведку и подпольно работал в Венеции. В сентябре 1943 года Италия примкнула к союзникам, но северные регионы оставались под контролем немцев и подвергались атакам с воздуха. Загородный дом Иванчичей в Сан-Микеле был разрушен в 1945 году во время бомбардировок союзников, целью которых был ближайший мост; Карло и Джанфранко сбежали на велосипеде. Однажды Карло нашли убитым на узкой улочке в Сан-Микеле: он стал жертвой загадочных и запутанных связей между партизанами и их противниками. Драматическая череда семейных трагедий, с отчаянным романтическим подтекстом, возбуждала сочувствие Эрнеста.

Дора Иванчич не знала, что делать с этим белобородым американцем, который все больше претендовал на время и внимание ее дочери, и объяснения Адрианы ее не удовлетворяли. Внимание Эрнеста льстило Адриане, она чувствовала к нему симпатию – и какое-то время эти чувства продлятся, хотя вскоре, с ее стороны, флирт превратится в дружбу. Мать разрешила ей пойти с Эрнестом на обед в бар «У Гарри», когда узнала, что Мэри тоже там будет. Адриана, дебютировавшая в Венеции год назад, получила настолько прекрасное воспитание, насколько это было возможно в военное время. Она посещала католические школы для девочек и шесть месяцев училась в швейцарской школе. Несмотря на довольно неоднородное образование, она была умной и талантливой девушкой и проявляла большой интерес к искусству. И она была классически красива. Ясные зеленые глаза, безупречная оливковая кожа и рельефные скулы обрамлялись темными волосами, и тело было очень стройным. Она говорила на прекрасном английском, однако эксцентричные речевые обороты и сленг Эрнеста нередко запутывали ее, при том его «туристский» итальянский, хотя и выше среднего уровня, был плохим.

Эрнест привязался и к другим членам семьи Иванчичей, особенно к Джанфранко, который вел себя на войне как настоящий герой и перенес ужасные страдания. Джанфранко вскоре начнет сотрудничать с судоходной компанией «Сидарма», чья контора, по счастью, находилась в Гаване. Джанфранко подружился и с Эрнестом, и с Мэри, но через несколько лет именно с Мэри его свяжут близкие отношения. В своих мемуарах Мэри выразительно описывает Джанфранко – «восхитительные… глубокие темные глаза» – и едва упоминает Адриану. На Мэри произвело желание Эрнеста помогать истерзанной семье, однако она с опаской наблюдала за флиртом между ним и Адрианой. Она не столько ревновала, сколько боялась, что Эрнеста обидят или унизят. В голову ей приходили мысли: «Эрнест сплетает сеть, в которой сам может запутаться или пораниться». Впрочем, она понимала, что едва ли сможет сказать что-то такое, что оттолкнуло бы его от этих отношений.

В мае 1949 года Хемингуэи вернулись на Кубу. Рядом с домом они обнаружили три гнезда плачущих горлиц и цветущий жасмин, обвившийся вокруг массивного дерева сейба. В их отсутствие с северо-западной стороны дома была построена башня, план которой Мэри составила с немалой помощью Полин. Первый этаж башни отдали кошкам, изгнанным из комнаты в главном доме, которую позже Мэри превратила в комнату для гостей. На втором этаже хранилась огромная коллекция вещей Хемингуэев, а третий этаж, откуда открывался поразительный вид на Гавану, решили отдать под кабинет Эрнеста. Сама Мэри рассчитывала загорать голышом на крыше башни, это было одно из ее любимых занятий. Избавление от кошек в доме, которых теперь насчитывалось больше тридцати, стало огромным облегчением. Некоторые гости, и неудивительно, обращали внимание на запах от лотков. Однако Эрнест почти не пользовался кабинетом на третьем этаже. Он сказал Мэри, что скучает без привычных домашних звуков, и ему трудно без них писать.

Эрнест непрерывно трудился за пишущей машинкой, которую поставили на книжный шкаф в спальне, чтобы он мог печатать стоя. Во второй половине дня он обычно отправлялся на рыбалку или бесцельно бродил по «Финке». В июне его навестил Бак Лэнхем; свою жену Мэри он оставил дома. (Жену Бака все называли Питом – этим именем пользовалась и Мэри Хемингуэй в сексуальных играх с Эрнестом). Лэнхемы посетили «Финку» сразу после войны, но Пит Лэнхем и Эрнест не раз вступали в конфликт по любому поводу – начиная с корриды и заканчивая отношением Эрнеста к женщинам. Однажды Эрнест едва сдержался, когда уже был готов швырнуть бокал ему в лицо. Поэтому сейчас Бак приехал из Вашингтона один. В этот приезд он обратил внимание на – нередко – оскорбительное обращение Эрнеста с Мэри, которая, в свою очередь, с улыбкой наблюдала за тем, как Эрнест рассказывал о своих сексуальных подвигах. Она знала, что большая часть этих историй была выдуманной.