писал, что секрет чеховского искусства был открыт ак­терами через «влюбление» в автора «Чайки», что, присутствуя на репетициях своих пьес, Чехов «обаянием своей личности, как и частыми беседами с актерами, влиял на их вкус, на их отношение к задачам искусства» («Театр (К истории и технике)».— Сб. «Театр. Книга о новом театре». СПб., «Шиповник», 1908, стр. 149). С репетиций «Чайки» началось и непосредственное влияние Чехова на «вкус» и «отношение к за­дачам искусства» самого Мейерхольда. Но восприятие Мейерхольдом указаний Чехова, оставивших глубокий след на всей его творческой деятельности, было, как мы увидим дальше, крайне противоречивым.

Интерес Мейерхольда к Чехову был в большей степени интересом режиссера и теоретика театра, чем актера.

В Мейерхольде вообще бился пульс режиссера даже тогда, когда он был еще только актером. Как исполнитель роли Треплева он присутствовал во время беседы Чехова с актерами 11 сентября 1898 г., но по-режиссерски, схватив самую сущность постановочных принципов, он записал в своем дневнике: «А. П. Чехову, пришедше­му всего второйраз на репетицию „Чайки "(11 сент(ября) /1898г.) в Московском Худо­жественном театре, один из актеров рассказывает о том что в „Чайке" за сценой будут квакать лягушки, трещать стрекозы, лаять собаки.

Зачем это? — недовольным голосом спрашивает Антон Павлович.

Реально,— отвечает актер.

Реально,— повторяет А. П., усмехнувшись, и после маленькой паузы гово­рит.— Сцена — искусство. У Крамского есть одна жанровая картина, на которой великолепно изображены лица. Что, если на одном из лиц вырезать нарисованный нос и вставить живой? Нос „реальный", а картина-то испорчена.

Кто-то из актеров с гордостью рассказывает, что в конце 3-го акта „Чайки" редаис" сер хочет ввести на сцену всю дворню, какую-то женщину с плачущим ребенком.,

Антон Павлович говорит:

Не надо. Это равносильно тому, что вы играете на рояле pianissimo, а в это время упала крышка рояля.

В жизни часто бывает, что в pianissimo врывается forte совсем для нас неожи­данно,— пытается возразить кто-то из группы актеров.

Да, но сцена,—говорит А. П.,— требует известной условности.— У вас нет четвертой стены. Кроме того, сцена — искусство, сцена отражает в себе квинт-эссен- цию жизни, не надо вводить на сцену ничего лишнего» («В мире искусств», 1907, № 11-12, стр. 24).

Мейерхольда поразило то, что именно Чехов, внесший на сцену подлинную жизнь, высказал мысль об известной условности театрального искусства — ив пашем распоряжении нет более раннего свидетельства о внимании Мейерхольда к этому вопро­су, ставшему в течение многих лет основным в его режиссерских исканиях.

Но пока эта запись хранилась в дневнике, ожидая времени, когда она станет ору­жием, направленным против ведущих принципов Художественного театра, обвиняемо­го в натурализме, ее автор принимал самое горячее участие в работе театра над чехов­скими пьесами, особенно над «Чайкой», в которой ему была поручена роль Треплева. Уважение Чехова к Мейерхольду как актеру, которого он видел только в роли Шуй­ского на репетиции «Царя Федора Иоанновича» (и похвалил в письме к А. С. Суво­рину от 8 октября 1898 г.), могло сложиться из наблюдений над работой Мейерхольда в «Чайке», во время которой проявились вдумчивое отношение актера к роли, его пыт­ливость в общих вопросах искусства, его «интеллигентность». Именно эти черты при­влекали в Мейерхольде-актере Чехова, заставляя с интересом следить за его сцени­ческим развитием (см. воспоминания О. Л. Книппе р-Ч е х о в о й в газете «Со­ветское искусство», 1934, № 6, от 5 февраля «Желанная встреча. О путях сближе­ния театральных культур») и в кн.: Н. Д. Волков. Мейерхольд, т. I. М., 1929, стр. 125). Первая же творческая встреча писателя и актера, таким образом, опреде­лила их взаимные симпатии и интерес друг к другу.

Роль Треплева в «Чайке» была первой и наиболее удавшейся Мейерхольду ролью в чеховском репертуаре не только Художественного театра, но и других театров, в которых он работал. И Немирович-Данченко, и Станиславский, указывая лучших исполнителей первой постановки «Чайки», после Лилиной и Книппер, имевших выдаю­щийся успех, отмечали единодушно Лужского и Мейерхольда. Чехов, возмущавший­ся исполнением ролей Нины Заречной и Тригорина, не умолчал бы и об исполнении роли третьего основного героя пьесы, если б оно его не удовлетворяло.

В образе Треплева, созданном Мейерхольдом, отчетливо выступили черты надлома и внутренней тревоги, что было отмечено уже первыми рецензентами спектакля (см. рецензии С. Глаголя и А. И. Урусова.— «Курьер», 1898, № 349, от 19 декабря и 1899, № 3, от 3 января). То, с чем Чехов не хотел мириться в сценическом образе Нины Заречной, очевидно, не казалось ему противоречащим облику Треплева. «Треплев не имеет определенных целей, и это его погубило» (XII, 288),— с этим суровым приговором автора герою могла вполне ужиться и мейерхольдовская трактовка об­раза, подчеркивавшая обреченность Треплева.

Первоначальный рисунок роли, с которым актер приступил к репетициям, был значительно резче. После второй репетиции в присутствии Чехова Немирович-Данченко писал Станиславскому о мизансценах, по которым шла работа над пьесой: «Отменили мы только две-три мелочи, касающиеся интерпретации Треплева. И то не я, а Чехов (...) Мейерхольд ушел сначала в резкость и истеричность, что совсем не отвечает замыслу Чехова. Теперь смягчил и дошел по правильной дороге. Главный недостаток был тот, что он с первого действия начал играть четвертое. Понимаете?» (письмо от 12 сентября 1898 г.— В кн.: Вл. И. Немирович-Данченко. Избранные письма. М., «Искусство», 1954, стр. 140). Это значило, что актер начинал играть Треплева уже человеком издерганным, потерявшим веру в свои силы. Между тем в первом действии Треплев еще полон и жизни, и надежд, и творческих планов.

Сценическая трактовка образа в первых действиях была смягчена Мейерхольдом благо­даря указаниям Чехова и Немировича-Данченко, который всегда требовал от актеров, игравших в чеховских пьесах, сдержанности и скрытого драматизма. После премьеры Немирович-Данченко с удовлетворением сообщал Чехову о мейерхольдовском Треп- леве: «Был мягок, трогателен и несомненный дегенерат» («Ежегодник МХАТ 1944 г.». т. I. М., 1946, стр. 115. Имя Мейерхольда в публикации опущено).

«Превосходен Костя-Мейерхольд, нервный, молодой, трогательный», — писала Чехову после спектакля и Т. JI. Щепкина-Куперник, первая сообщившая ему об успехе «Чайки» (письмо от 17 декабря 1898 г.— ЛБ). П. А. Сергеенко, также быв­ший на премьере «Чайки», писал Чехову о соответствии исполнения роли Треплева авторскому замыслу: «Костя (Мейерхольд) был вполне приличен и вспыхивал и кипел именно столько, сколько ему отпущено автором серы и селитры» (письмо от 25 декабря 1898 г.—ЛБ).

Роль Треплева, таким образом, создавалась Мейерхольдом при определенном сдерживающем влиянии Чехова— непосредственном и через Немировича-Данченко.

Успеху Мейерхольда в этой роли способствовала и внутренняя близость актера своему герою. Биограф Мейерхольда Н.