в госпиталь отправляться решительно отказался — рана, мол, пустяковая.

Нифонтова-старшего Севка Воротников до врачей-таки дотащил, и того прооперировали — удачно. В харьковских лазаретах открылось немало раненых красных бойцов, с ними тоже надо было что-то делать.

Но сейчас они шли в бывшее здание Харьковской ЧК, шли во главе с полковником Аристовым.

Правда, не все. Севку Воротникова полковник не взял, просто приказал остаться.

— К тебе невеста приехала, Всеволод. Вот и побудь с ней.

Севка залился краской.

— Господин полковник… Константин Сергеевич…

— Ну что «Константин Сергеевич»? Вам обвенчаться надо, отец Корнилий всё уже готовит, я за посаженного отца буду, а Ирина Ивановна вот — за мать. Так что радуйся, господин прапорщик, а мы другие дела, грешные, делать пошли.

Севка казался донельзя несчастным, но тут, на счастье, пожаловала сама Ксения, улыбнулась — да так светло, счастливо и радостно, что рот у Всеволода сам разъехался до ушей.

— А я как раз с отцом Корнилием и поговорила, — объявила она. — Пойдём, любезный мой, он тебя тоже видеть хотел…

И Севка, как зачарованный глядя на Ксению, без споров пошёл за ней.

— Вот и хорошо, — проворчал Две Мишени, глядя им вслед. — Нечего им за нами ходить. Незачем.

— А…а куда мы идём-то, Константин Сергеевич? — наивно спросил Петя Ниткин.

Лев Бобровский закатил глаза.

— Святая ты простота, господин прапорщик.

— Чего это я «святая»? — обиделся Петя. — Куда мы собрались-то?

— В гости, — сухо сказал Две Мишени. — В гости к товарищу Бешанову.

— Ой…

Петя разом всё понял. И побелел.

Ирина Ивановна сжала ему локоть.

— Тебе необязательно там быть, Пётр.

— Нет… нет! — Петя даже ногой топнул. — Я понял… то есть сперва не понял, а теперь понял, простите! Я буду, обязательно! Идёмте, хватит тянуть!

…У здания бывшей ЧК стоял внушительный караул; в вестибюле они столкнулись с парой очень озабоченных офицеров-алексеевцев — белые фуражки со светло-синим околышем — тащивших куда-то целые вороха бумаг.

— Господин полковник!..

— Здравия желаю, господа. Что это у вас?..

— Михаил Васильевич вот назначил в комиссию по расследованию деятельности ЧК, — пожаловался один из офицеров, с погонами капитана и бело-синим крестом Алексеевского полка на груди. — Честное слово, господин полковник, я подпоручиком безусым с япошками дрался, думал, всё уже повидал… а вот это читать начала — верите ли, господин полковник, замутило, точно институтку. Меня!..

— Ничуть не удивлён, господа, — строго сказал Две Мишени. — Протоколируйте всё, и как можно подробнее!.. Освобождённых узников опросили?

— Так точно.

— Хорошо, исполняйте. А мы тут должны повидать кое-кого…

Офицеры проводили их, спускавшихся в подвал, подозрительными взглядами, но промолчали.

Здесь, в подвале, тоже стоял караул, но немногочисленный. Охранять было особо некого — персонал ЧК в большинстве успел разбежаться, кто-то сгинул в уличных боях, расстрельную команду коменданта Фукса перехватили дроздовцы. Фукс сдаваться отказался, отстреливался до последнего патрона, а последний потратил на себя. Его люди попытались было прорваться и все полегли под очередями «гочкисов».

Начальником караула оказался совсем юный алексеевец с погонами вольноопределяющегося, с черно-желто-белым «царским» шнуром по контуру — гимназист или реалист, имеющий, в силу образовательного ценза, права в дальнейшем держать экзамен на офицерский чин. Перед раненым полковником с грудью в орденах и окружавших его александровцах в их известной всему фронту черной форме с алыми кантами карманов он явно робел.

— Заключённый Бешанов?..

— Камера номер два, ваше высокоблагородие!

— «Господина полковника» будет вполне достаточно. Это вам на будущее, господин вольноопределяющийся. Идёмте, господа прапорщики.

Фёдор вновь шёл подвальным коридором, только теперь это уже был просто подвал. Впечатлительный Петя Ниткин, судя по его виду, наверняка ощущал сейчас и «запах смерти» и тому подобное, что отлично смотрелось на страницах «Приключений „Кракена“» — а сейчас для Фёдора это был просто подвал.

Он запретил себе думать о тех, кого здесь расстреляли, кто встретил тут свой конец. И потому — это просто подвал. Сырой, полутёмный. Но просто подвал.

Цифра «2» была кое-как выведена белой краской на двери камеры. Александровцы остановились.

— Я отвечаю за всё, господа прапорщики, что бы ни случилось, — Две Мишени отодвинул засов.

Иосиф Бешанов сидел на грубо сколоченном топчане, откинувшись и привалившись к стене. Лицо его сделалось совершенно белым, глазам запали; он глядел прямо перед собой, странным отсутствующим взглядом.

— Заключённый Бешанов, встаньте.

Тот не пошевелился, даже головы не повернул.

Две Мишени, похоже, его молчанию ничуть не удивился.

— Можно и здесь, — сказал спокойно, извлекая с некоторым трудом массивный маузер из кобуры. — Исповедаться, покаяться и причаститься не предлагаю. Другим бы предложил, но не вам.

Только теперь Бешанов соизволил повернуть голову.

— Убивать явились, да?.. — губы его кривились, вздрагивали.

— Казнить, — с прежним спокойствием ответил полковник.

Взгляд Бешанова метнулся к Ирине Ивановне, глаза сощурились.

— А, небось порассказывала обо мне всякого… она ж, как и я, в чека работала… у Благоева… в военно-политическом… с хахалем своим, Жадовым…

Две Мишени не дрогнул.

— Нам известны ваши преступления, Бешанов. Вплоть до самых последних.

— Да? А где ж тогда ваш суд, а, полковник?.. даже когда ты меня вот с нею — пока она с тобой была, потом-то с Мишкой Жадовым валялась-миловалась — когда ты меня фараонам сдал, и суд был, и присяжные. А теперь что же?..

— Судить тебя — слишком много чести, — голос Константина Сергеевича оставался ровен, но Фёдор знал, во что обходится полковнику это спокойствие. — К тому же один раз уже пробовали. Ничего хорошего не вышло.

— Так это баба жадовская меня под расстрел подвести хочет, — прохрипел Бешанов. — Сама красным служила, не за страх, за совесть, сам Троцкий её хвалил! Мне не веришь — у Костьки Нифонтова спросите, он в госпитале здесь валяться должен, если только вы его уже к стенке не поставили…

— Нифонтов? Костя? — вырвалось у Ниткина. — Так он здесь?

Бешанов криво ухмыльнулся.

— Здесь он, здесь. Вот она, — он ткнул пальцем в сторону Ирины Ивановны, застывшей, словно мраморная статуя, — его и подстрелила. Мне-то Костька заливал, что, дескать, ни за что, ни про что, но я-то думаю, что врёт. Руки небось распустил, вот и получил пулю. Оно и верно, куда мозгляку этому до Жадова. Тот-то здоровенный, и высокий, и плечистый…

Фёдора скрутило тугой и горячей ненавистью. Да что он себе позволяет, этот Йоська?!

— Костю Нифонтова надо отыскать. Особенно, если отец его всё-таки выживет, — негромко сказал Две Мишени, почему-то — Бобровскому.

Левка торопливо кивнул.

— Но об этом позже, — полковник поднял маузер. — Молись, Бешанов, если хоть одну молитву знаешь.

— Знаю, знаю… — пробормотал Бешанов, сползая с топчана. — Погоди, полковник, дай и впрямь помолиться… я ж отсюда никуда не денусь…

В следующий миг он рванулся вперёд.

Если б не рана