пойдём, их по пути прихлопывая. Опять же, если они на бронепоезде пожаловали, то полевой артиллерии с собой много привести не могли. Улавливаешь, Ефимов?

— Так точно, товарищ начдив!

— Вот и молодца. Мы рассеиваться не будем, кулаком надо сжатым бить, а не пятернёй растопыренной…

Совсем недалеко от них, за тёсовыми крышами и садами, где тянулась Сумская улица, тяжло ударили взрывы, стремиетельной барабанной дробью рассыпалась стрельба.

— Ишь, «фёдоровки», по звуку ясно, — прищурился Нифонтов. — Не простые солдатики тут, Ефимов, не тавричане мобилизованные…

— Офицерский полк, да, товарищ начдив?

— Он самый. Вот только кто? Марковцы, дроздовцы, корниловцы или деникинцы? Впрочем, неважно, всех на штык возьмём. И рядом совсем, хорошо, мне ковылять ближе. Подай-ка, Ефимов, мне карабин. Я эти новомодные штуки не люблю…

— Тут чека харьковское рядом… Может, там и стреляли, товарищ начдив?

— Да наверняка. Молодцы братва, отбиваются, не драпанули, в отличие от остальных… Ну-ка, Ефимов, бери как две роты, да пойдём с тобой, поможем товарищам… Остальным батальонам задача поставлена, справятся.

Волынский полк перед началом «событий» содержался по штатам мирного времени, проводимая Советской властью мобилизация его численность почти не увеличила, и две роты, наступавшие через окрестности университетского сада, имели в общем лишь около двухсот пятидесяти штыков.

Однако стрельбы больше не слышалось, и Нифонтов нахмурился.

— Разведка! Спим?! — рыкнул он.

Очень скоро оттуда, где скрылись его бойцы, вновь донеслись выстрелы.

— Тьфу, пропасть! Обнаружили себя!.. Точно тебе говорю, Ефимов — офицерский полк тут. И из лучших!..

— Александровцы?

— А пропасть их знает!.. Павлов! Ну, чего там? На кого нарвались?

Боец встал навытяжку: стойка «смирно» перед начальством, пусть даже и революционным, была давно отменена, но старые привычи быстро изжить невозможно.

— Не могу знать, тащ начдив! Как они нас углядели, Бог весть! Мы сторожко пробирались, и вдруг — от дома, где чека, как сказали — давай палить! Иванцова да Семенченку сразу убили, Пирогова ранили, мы сразу назад…

— Откуда стреляли, вы хоть заметили?

— Так точно, тащ начдив. У чеки-то грузовики стоят, а палили по нам с окон, второй этаж да выше.

— Значит, взяли они чеку… — Нифонтов зло оскалился.

— Да может, товарищ начдив, наши же товарищи разведку нашу за беляков приняли?

— Не дури, Ефимов. Я беду нутром чую. Нет, на грузовиках подскочили, на испуг взяли. Надеюсь только, что товарищ Бешанов контру в своих подвалах успел к праотцам спровадить… Всё, отставить разговорчики! По группам — разберись! Как учил я вас!..

Прикрывая друг друга, боевые группы волынцев атаковали по всем правилам, резко, внезапно, однако их явно ждали.

Из окон здания ЧК ударили пулемёты — во множестве. И они ловили любого, кто дерзнул высунуться на открытое пространство. А потом оттуда вылетела граната, брошенная с такой силой, как простой боец никогда бы не сумел и разорвалась прямо в гуще волынцев, уже изготовившихся к броску.

Стреляли из окон так плотно и так метко, что Нифонтов, скрипнув зубами, велел отходить.

Велеть-то он велел, да поздно.

Стрельбы вспыхнула у волынских рот за спинами, из-за углов полосовали ручным пулемёты и казалось, что ими, пулемётами, вооружён вообще каждый из беляков, и патронов у них с собой бесконечный запас.

— Обходят, черти, — яростно захрипел Нифонтов. — Назад давай! Все назад!

Боевые группы отступили от Сумской, но от противника не оторвались. Беляки повисли на плечах, они не жалели патронов, и, похоже, пытались взять две роты волынцев в кольцо, те отстреливались, как могли, но вот тут-то и сказалось преимущество «фёдоровок», особенно, когда они в должном порядке, вычищены, смазаны, ухожены и каждый боец благославляет тот момент, когда начальство приказало брать с собой тройную норму патронов.

Волынцы несли потери, но не рассеивались, держались вместе, упрямо пробиваясь на запад, к главным силам полка. Нифонтов отходил с последними.

…Фёдор Солонов сменил магазин в «фёдоровке». Предпоследний. «Выбирай цель как следует, Ѳедоръ Алексѣевичъ» — словно наяву услыхал он голос отца.

Он сменил позицию, припал на одно колено — его скрывала густая сирень — и в прорези прицела вдруг возникли несколько фигур в красноармейской форме, а среди них явно командир, с алой каплей их ордена на груди. Rara avis, как сказали бы мудрые римляне.

А спустя ещё мгновение Фёдор Солонов узнал этого командира.

Павел Нифонтов, отец Костьки Нифонтова, хлопотами его, Федора, отца переведённый из кронштадских казематов в гвардии Волынский полк; и потом взбунтовавший этот самый полк, изменив присяге.

Прапорщик Солонов, александровец досрочного выпуска 1914 года, не думал сейчас о том, что перед ним — отец его однокашника, с которым Фёдор пережил самое невероятное, самое замечательное приключение; что перед ним герой-маньчжурец, что сражался рядом с Алексеем Евлампьевичев Солоновым, что честно проливал тогда кровь за отчизну; нет, сейчас перед ним был просто неприятельский офицер, командир, кого надлежит выбивать в первую очередь из сугубо практических военных соображений, а не из какой-то там «мести» или чего-то подобного.

Он просто нажал на спуск. И сразу же — вторично.

Нифонтов с проклятием упал, к нему кинулись его бойцы и сами оказались под огнём.

— Уходите! — услыхал Федор отчаянное: Нифонтов гнал своих прочь.

Ранен, только ранен. Не убит, как так? Он, Солонов, «стрелок-отличник», промахнулся?!..

Красные, оставашиеся с Нифонтовым, лежали вокруг него, неподвижные — никто даже не стонал.

Сам же Павел Нифонтов с чёрной подсердечной бранью пытался вытащить завязший в кобуре наган.

Врага надо убить, а не мучить.

Федор Солонов вновь прицелился.

И тут…

— Слон! Ты чего?! Это ж батька Костькин!

Огромный Севка Воротников вдруг бросился прямо к лежавшему краскому.

— Севка-а!

А это уже Петя Ниткин. Совсем все с ума спятили!..

Воротников в два прыжка оказался возле Нифонтова-старшего, зубами рванул индпакет.

— Пал Николаич! Сейчас перевяжу!.. Не узнали? Это ж я, Сева! Воротников! Мы с Костей дружками в корпусе были!.. Не-не, не надо стреляться!.. Пал Николаич, всё хорошо будет, сейчас я вас перевяжу!..

Александровцы погнали растерявшихся волынцев; те, оставшись без командира, беспорядочно отхлынули прочь, за университеский сад.

Со стороны вокзала вдруг резко усилилась стрельба, без передыха била артиллерия.

Этого не знали ни Федор Солонов, ни даже всеведущий Петр Ниткин, но следом за бронепоездами александровцев от Купянска на Харьков шли и шли эшелоны Добровольческой армии. Даже Келлер, «последний рыцарь Империи», и тот согласился посадить одну свою дивизию в вагоны.

Но их опередили корниловцы. Дивизия Лавра Георгиевича Корнилова, 1-ая пехотная Офицерская, уже заслужившая прозвище «Стальной», была переброшена поездами сразу же за александровцами и, едва успев разгрузиться, вступили в бой с продвигавшимися к вокзалу застрельщиками волынцев.

Это был уже не передовой полк, рассеявшийся широким охватом по Харькову; это