нестерпимых? Где предсмертное раскаяние, в конце концов? Где?! Где то «выдающееся происшествие, достойное быть внесённым в Книгу событий», которое обещали?! И нам ещё вдобавок перепало от надзирающей за этим бардаком солдатни за то, что нас же в давке душегубной столько времени зазря промурыжили! Вот и получается – надувательство одно! Все вы такие, городские, – лишь спесь да гонор! Только пыль в глаза пускать мастаки, а приглядишься – обман!

– Всё без обмана! Кого надо было, того и вздёрнули! Невинных не бывает! – вразнобой заголосили горожане. – И нечего было язык распускать под горячую руку! А то: «Не умеете казнить – отпустите!» Радуйтесь, что за такие слова сами рядом с еретиками в петле болтаться не остались! Невежды! Колоды неотёсанные!

– Порядок должен быть во всём! – рявкнул диковатый. – Порядок и справедливость! Вот мы, такие тёмные и отсталые, уклад-то, предками вменённый, со всем тщанием искони блюдём: кого должно повесить – вешаем, кого сжечь полагается – сжигаем. Камнями, там, побить, четвертовать – всему свой уряд. И коли положено последнее слово осуждённому – изволь не разочаровывать общество! А вы? Ну как же: га-ра-жа-а-не, башковитее всех! И это ведь не мы вовсе, а ваши тутошние умники требовали приговорённых отпустить! Они же и этот базар затеяли с мордобоем! От великого ума, должно быть, с чего ж ещё? Вот сами вы не знаете, чего хотите, и всё у вас через жопу! Цацы столичные! Такие просвещённые, искушённые, изнеженные… жулики, шлюхи и извращенцы! А всё потому, что у кого в башке сумбур и непотребство, тот и сам…

– Козлины деревенские! Козотрахи! Бастан задолго до ваших сараев кособоких стоял и после них стоять будет! У нас готовят лучшую пищу и нам доставляют самое изысканное вино! И ангельская роса из бастанских винокурен славится на всём побережье! И развлечения у нас – самые многолюдные, грандиозные и захватывающие дух во всей Шамудре! Бастан – средоточие мудрости, традиций и…

– Рассадник вольнодумства, ересей и срамных болезней – вот что такое ваш Бастан! Гнездо порока! Протухшее нутро в золотой скорлупе! И жратва ваша – дерьмо! И ангельская роса – ишачья отрыжка! И веселье ваше – э-э… Да ни хрена у вас не весело!

– А вы!.. – и из толпы горожан посыпались короткие злые фразы.

– А вы-то сами!.. – не уступили в грязных выражениях противники, потрясая кулаками и палками.

Дело шло к драке. Дадаши попятились, не желая привлечь к себе внимание входящих в раж компаний: вот-вот те сорвутся с места, столкнутся, вцепятся друг в друга… Сошедший-с-Небес остался стоять где стоял.

– Фанис! – вполголоса окликнул его Рост и протянул руку.

Сошедший-с-Небес не заметил ни слова, ни жеста.

– А это ещё кто? – всё-таки обратили внимание на дадашей. – Вы что, с этими? С козотрахами?

– Животные, ведомые брюхом и членом, гораздо рассудительнее и сострадательнее вас, – проговорил Сошедший-с-Небес, встречая хмурым взглядом начавших оборачиваться к нему людей.

– Че-е… Чего-чего?

– Недовольные… Так недоволен голодный – отсутствием куска хлеба, и так недоволен сожравший этот кусок – отсутствием развлечений. Всё ваше недовольство, весь ваш голод – это недовольство и голод тела. Но знаете ли вы, что такое голод духовный? Нет? Такой вам не ведом? Дух ваш объят крепким сном, не видя цели, не чувствуя страданий. Слепые, жалкие… Спящие духом…

– Заткни пасть!

Из темноты вылетел камень и ударил в висок с такой силой, что голова Сошедшего-с-Небес мотнулась – и Фанис рухнул. Факел выпал из руки, ударился оземь, пламя разбилось на множество искр…

Дадаши бросились к Фанису, окружили: Спингуль коснулась дрожащими пальцами окровавленной раны на его голове, зашептала что-то; Бинеш выругался и принялся отрывать полосы от подола своей рубахи; Сосоний и Рост встали плечом к плечу, отгородив Фаниса от толпы, а немного погодя рядом поднялся, сжав кулаки, Дилшэд… Только вот если на них решат напасть всерьёз, – понимание прошлось холодком по загривку Максуда, встопорщив волоски, – даже дюжина Сосониев не сдержит напор прибывающей человеческой массы!

А народа на перекрёстке становилось всё больше, и всё решительнее и злее звучали похожие на лай крики. Фанис так и лежал неподвижно с разбитой головой, а дадаши, кажется, и вовсе головы потеряли, собравшись рвать глотки всем напропалую… Не отводя глаз от толпы, Максуд подобрал факел и выставил его перед собой так, как обороняются от бродячих собак, – будто слабое пламя могло развеять животную агрессию стремительно теряющих человеческий облик существ!

– Да что вы за люди такие?! – выкрикнул он, поведя факелом, словно огненным указующим перстом. – Не люди – голодная свора, бездумно стремящаяся жрать, а пожрав – совокупляться! Звери, по-настоящему страшащиеся только смерти, но в то же время не совладающие с искушением наблюдать, как кого-то из них она настигает, медленно и неотвратимо —так, что жертва вынуждена в полной мере прочувствовать каждый момент её приближения! Смотреть, ужасаться и радоваться, что не тебя настигла погибель, но ближнего твоего! И наслаждаться зрелищем – до замирания сердца, до экстаза!

Сердце колотилось и руки дрожали, отчего факел ходил ходуном и разгоравшееся пламя трепалось, как на ветру. Максуду пришлось взять паузу, чтобы сделать пару глубоких вдохов, – на больший срок отпустить внимание толпы он не решился.

– Эй, глядите-ка, это же… это же… тот, которого распяли! – донеслось из самой гущи притихшего люда.

– Сын Неба?! Но как?!.

– Да никак! Никакой этот пройдоха не Сын Неба – самозванец! Я видел, как все они, вся шайка, вылезали из пещеры – там, выше, где развалины!

– Тогда точно не Сын Неба, – в голосе слышалось разочарование. – В этих руинах кроме нищих попрошаек и демонов отродясь никто не обитал!

Но кто-то не поверил или не разобрался…

– Святые пилигримы спаслись!

Возглас, впрочем, не был поддержан и угас в поднявшейся разноголосице.

– Жрите, сношайтесь, испражняйтесь! – не жалея горла рявкнул Максуд. – Возитесь как черви в исторгаемых вами же самими нечистотах! Оставайтесь в них, вечно страждущие радостей плоти, несчастные в невозможности сполна утолить свои желания и счастливые в своём несчастье! Счастливые – ибо что такое несчастье слепца в сравнении с несчастьем того, кто прозрел и увидел собственное несовершенство!

Максуд обвёл горящим взглядом обращённые к нему лица: кто-то ухмылялся, кто-то прятал глаза – но никто не решался прервать его речь.

– Блюстители говорят: человек слаб! – продолжил Максуд. – Он не способен ни к чему, кроме как грешить и вечно молить о прощении Господина! Они правы… и они лгут! Вы хотите знать, почему это так?! Тогда скажите, где тот светоч, что вручил вам пострадавший за вас?! Где стремление к истине и