«Бедная Опал! Она, наверное, с ума сходит от беспокойства».

Благодаря детям новость распространялась очень быстро, и в начале Уэдж-роуд Чета и его спутников поджидали соседи. Слух достиг и его собственного дома. Опал со смесью радости и страха на лице выскочила на улицу еще до того, как они подошли к дворику.

Чет постарался не обижаться на то, что она первым обняла лежавшего без чувств ребенка, чуть не перевернув при этом носилки. Он был так измучен, что едва мог держать их, и лишь молча кивал в ответ на все вопросы соседей. Обладавший мощным телосложением Антимоний прокладывал дорогу к двери.

— Он не умер? — спросила Опал, вставая на колени у носилок. — Скажи мне, что он не умер.

— Он жив, только… спит.

— Слава Старейшим! Но он такой холодный.

— Тебе придется ухаживать за ним, дорогая женушка. Чет тяжело опустился на скамейку.

Опал помолчала, потом вдруг бросилась к мужу, обняла его за шею и расцеловала.

— Я так рада, что и ты жив, старый дурачок. Исчезнуть на столько дней! Я беспокоилась о вас.

— Я тоже о тебе беспокоился, девочка моя, — ответил Чет. — Пошли в дом. Я расскажу тебе эту необычную историю позже.

Антимоний помог Опал уложить Кремня в кровать, отказался перекусить с хозяевами и вышел из дому, чтобы успокоить толпу и ответить на некоторые не слишком сложные вопросы. Чет подозревал, что послушнику очень приятно поговорить с людьми. Насколько он знал, служители храма, особенно молодые, весьма редко попадали в Город фандерлингов. Походы на рынок и другие дела обычно доверялись более надежным старшим братьям.

Он слышал, как Опал что-то напевает в спальне. Она сняла с ребенка грязные лохмотья, протерла его тело и, так же как метаморфные братья, проверила, нет ли на нем ушибов и порезов. Чет не думал, что свежее белье поможет мальчику проснуться, но Опал необходимо было чем-то заняться.

Чет услышал какое-то шуршание и поднял голову. Только сейчас он осознал, что не один в комнате. У стены на длинной скамье сидела совсем молоденькая девушка из больших людей. Она тоже взглянула на него, но совершенно отстраненно. Темные волосы девушки были растрепаны, а платье казалось слишком большим для ее хрупкой фигурки. Чет никогда раньше не видел ее и не мог предположить, зачем и почему она может находиться в его доме. Это удивило его даже сегодня — в день, когда ему пришлось поплутать по бесконечным туннелям и увидеть так много чудес.

— Кто вы? — спросил он девушку. Опал вышла из спальни.

— Я совсем забыла тебе сказать, потому что занялась мальчиком, — сказала жена с виноватым видом. — Она пришла, когда колокол пробил дважды, и с тех пор ждет. Она сказала, что должна поговорить с тобой, и только с тобой. Я подумала, что это как-то связано с Кремнем…

Странная гостья заерзала на скамейке. Она как будто пребывала в полусне.

— Вы Чет Голубой Кварц? — обратилась она к фандерлингу.

— Да, — подтвердил тот. — А вы кто?

— Меня зовут Уиллоу, но я — никто. — Она встала, почти коснувшись головой потолка, и протянула ему руку. — Идем. Мой хозяин велел привести вас.

В КЛЕШНЯХ

Все заплясало,

Луна к земле припала в страхе.

Он увидит нагую Мать Всего Сущего.

Из «Оракулов падающих костей»

Киннитан почувствовала вокруг себя вибрирующее гудение, похожее на звон кристалла, и огромная рука обхватила ее тело. По руке пробегали глубокие вибрации, словно в ней пульсировала кровь. У Киннитан было такое ощущение, будто ее привязали к колоколу величиной с гору. Невероятных размеров существо подняло ее над землей. Киннитан не видела его лица — существо было затянуто дымкой, которую пронизывали вспышки света, как если бы внутри этого туманного облака разразилась гроза, — но она различала огромную темную дыру — вероятно, рот. Существо подносило ее к дыре все ближе и ближе… Она закричала или, по крайней мере, попыталась закричать, но в этом темном пустом месте не раздалось ни звука. Тишина, туман и темная пасть, открывавшаяся все шире и нависавшая над ней, как грозовая туча… Гигантское существо собиралось проглотить девушку. Киннитан перепугалась до полусмерти. Однако было в этом страхе и возбуждение, похожее на то, какое она испытывала в детстве, когда отец подбрасывал ее в воздух или когда она до изнеможения боролась со старшими братьями.

Она проснулась мокрая от пота, сердце ее бешено колотилось, в голове гудело, а кожа зудела так, будто она пролежала в одном из больших ульев храма, покрытая жужжащим ковром из священных пчел. У нее было чувство, что ее использовали — возможно, ее же сны — и вываляли в грязи. Постепенно сердце успокаивалось, по всему телу разливалось тепло, и она испытала если не наслаждение, то, по крайней мере, облегчение.

Киннитан лежала на спине в своей кровати, задыхающаяся и обессиленная. Ее руки блуждали по груди, пока не нащупали под легкой тканью ночной рубашки затвердевшие соски. Киннитан села, потрясенная и взволнованная. Воспоминание о ненасытной темной пасти еще владело ее мыслями. Она вскочила на ноги и отправилась принимать ванну. Вода осталась с прошлой ночи и совсем остыла, но Киннитан не стала звать служанок, чтобы те принесли горячей. Она с радостью села в холодную ванну и, подняв ночную рубашку до шеи, стала омывать тело, пока не задрожала от холода. Не переставая дрожать, она опустила рубашку и полностью погрузилась в неглубокую ванну, прижав подбородок к коленям. Ткань намокла и прилипла к телу, словно образовала второй слой кожи.

Остаток дня прошел спокойнее, хотя бесконечные монотонные молитвы и питье «крови солнца» были отвратительны, как и всегда. Если Пангиссир или автарк пытались таким способом ее убить, они делали это до смешного медленно. Единственное, что им удалось, это сделать ее несчастной.

Сразу после вечерней трапезы пришла служанка, делавшая прически, чтобы закрасить ее рыжую прядь — прядь ведьмы, как говорили в детстве друзья Киннитан. Луан и еще одна избранная, подружившаяся с Киннитан в первые дни пребывания девушки в обители Уединения, решили, что жене автарка не пристало быть вульгарной. Служанка высушила волосы и уложила их в красивую прическу: всегда оставался один шанс из тысячи, что именно в этот вечер автарк наконец позовет ее. Киннитан старалась сидеть спокойно, потому что служанка имела привычку царапать ее острием заколки, а потом долго извиняться.

«Едва ли она позволяет себе такое с Аримоной».

Киннитан было неприятно думать о главной жене. После того визита не последовало ни новых приглашений, ни знаков враждебности. Зато нетрудно было заметить, как другие жены и невесты автарка, считавшиеся подружками Вечерней Звезды, наблюдают за новенькой и не скрывают своей неприязни. Ну что ж, они могут воображать себя подругами великой женщины, но вряд ли сама Аримона считала их таковыми. Киннитан думала, что в жизни главной жены не было места для подруг или приятельниц.