– …А чтобы это сделать, ему понадобилось снять перчатку. Он тогда как раз сильно возбудился, бросил ее за диван и забыл, а я нашла, совсем недавно.

Марсия немедленно ухватилась за ее слова и воскликнула, что это важная улика и что нужно известить полицию. Она позвонила и добилась, чтобы к телефону позвали офицера Харта, и тот велел передать Эвелин Мэйн, чтобы перчатку ни в коем случае не выбрасывали и что за уликой кто-нибудь приедет.

Мне уже давно пора было выдвигаться на работу, но я сидел, пока Марсия не закончила говорить по телефону, потому что хотел все-таки определиться насчет вечернего похода в кино.

Она отговорилась – мол, слишком устала после бессонной ночи, да и на собрании жильцов надо побывать.

– Знаешь, Джефф, – сказала она, – случившееся заставило меня осознать, что я должна принять на себя толику ответственности за происходящее вокруг. Мы смеемся над ними, над нашими добрыми соседями, но ведь это живые люди со своими невзгодами.

Честно говоря, я слегка растерялся, хотя вроде бы сумел это скрыть. Дело не в том, что мне дали от ворот поворот – просто можно было вполне обойтись без всей этой чуши насчет добрых соседей (ага, вон Мистер Забота – сплошная доброта). Вдобавок Эвелин Мэйн внезапно вынырнула из своей скорбной апатии и одарила меня широкой улыбкой, когда Марсия изрекла твердое «нет».

Сам я на вечернее собрание жильцов не пошел, хотя мог бы. Вместо этого я поужинал в городе и отправился в кино; после на редкость паршивого фильма пропустил пару-тройку стаканчиков в баре, вернулся домой поздно (ни души ни в фойе, ни в лифте, ни в коридорах) и с облегчением завалился спать.

Из блаженной неги – я только-только заснул как следует – меня вырвал настойчивый стук в дверь. Я прорычал что-то неразборчивое, ответа не дождался, через силу слез с койки и, вне себя от злости, выглянул в коридор.

Ко мне пришла Марсия. Поистине героическим усилием воли я принудил себя замолчать и даже вымучил улыбку вместо злобного оскала. Любому ведомо, что слова, произносимые человеком, которого внезапно разбудили, особенно когда он едва погрузился в пучину сновидений, способны причинить столько же вреда, сколько порой причиняет пьяная болтовня. А наши с Марсией отношения уверенно развивались, и мне нисколько не хотелось их портить, тем паче что сокровище, коим я рассчитывал завладеть, предстало воочию, под полупрозрачной ночнушкой, поверх которой был накинут неплотно завязанный халат.

Оторвав взгляд от прелестей Марсии, я посмотрел ей в лицо и понял, что она напугана.

Тоненьким девичьим голоском, который никак не вязался с ее обликом, она проговорила:

– Прости, что бужу тебя в три часа ночи, Джефф, но не мог бы ты забрать у меня эту треклятую штуку? Мне не уснуть, пока она рядом.

О прелестях Марсии, владевших моим вниманием, как нельзя лучше говорит тот факт, что лишь теперь я увидел – будто с глаз спала пелена – завернутую в обрывок туалетной бумаги кожаную перчатку, которую Эвелин Мэйн нашла за диваном. А ведь Марсия держала перчатку прямо перед собой!

– Чё? – Вряд ли мой ответ засчитали бы за образец сметливости. – Офицер Харт не приезжал, что ли, и никого так и не прислал?

Марсия покачала головой:

– Перчатка оставалась у Эвелин, пока я занималась делами; социальный работник явился сразу после твоего ухода. В обед к ней приехали сын с женой – офицер Харт как следует их припугнул! – и уговорили перебраться в больницу, так что перчатку она передала мне. Я снова позвонила в полицию, но офицер Харт, как мне сказали, ушел домой, а офицер Холстед, с которым я разговаривала, сообщил, что пришлет кого-нибудь рано утром. Пожалуйста, Джефф, подержи ее у себя. Стоит на нее посмотреть, как сразу мерещится тот седой проныра с ножиком. Меня аж в холод бросает!..

Я покосился на перчатку в обертке из туалетной бумаги (Марсия явно не хотела притрагиваться к ней голой кожей) и вдруг почувствовал, как вдоль хребта побежали мурашки. Эка невидаль, старая перчатка… Но ее словно окутывала какая-то незримая аура.

– Ладно. – Я заставил себя взять перчатку, а потом прибавил бесцеремонно, не думая, что такое несу: – Вообще-то, я удивлен, что ты не пошла сперва к Мистеру Заботе, раз уж он всем готов помогать и раз уж вы на собрании виделись.

– Я пришла к тебе. – В голосе Марсии прозвучало раздражение, но улыбнулась она тепло. – Спасибо, Джефф.

Только в этот миг до меня дошло, что я в своем полусонном состоянии упускаю драгоценную возможность, которой больше может не представиться. Так, сейчас мы это быстренько поправим… Но прежде чем я успел пригласить Марсию к себе, послышался вежливый кашель. Мы оба обернулись: в дверях своей квартиры стоял Мистер Забота в халате до пят, при поясе и в пижамных штанах (это я заметил сквозь щель между полами халата). Он заулыбался и двинулся к нам танцующей походкой – ступал легко, несмотря на свои шесть с хвостиком футов.

– Могу я быть чем-то полезен, мисс Эверли? Вас что-то беспокоит? Может, снова… э-э… – Он умолк, как если бы застеснялся того, о чем собирался спросить.

Марсия резко мотнула головой и сказала мне довольно строго:

– Нет-нет, мистер Уинтер. Но за приглашение спасибо. Спокойной ночи.

Я сообразил, что Лысый ее смутил и что она старается внушить ему, будто мы не расстаемся после проведенного вдвоем вечерка и будто у нас все чисто по-соседски (недаром меня назвала по фамилии).

Проходя мимо, она равнодушно кивнула Мистеру Заботе. Тот развернулся и двинулся обратно к своей двери, одарив меня на прощание бликом от лысой башки. (Марсия уверяет, что он бреет голову, но лично я думаю, что ему это без надобности.)

Я подождал, пока не щелкнул дважды замок в ее двери и не лязгнул засов. Потом угрюмо уставился в спину Мистеру Заботе. Тот быстро скрылся – вот счастье так счастье. После чего я вернулся к себе, кинул перчатку на стопку бумаг на столике перед открытым окном, рухнул в постель и выключил прикроватную лампочку.

Я был уверен, что не засну, пока не уляжется злость на назойливого и всего из себя такого добропорядочного соседа-подлизу (а заодно и на Марсию), но неожиданно перед мысленным взором стали возникать призрачные картины – картины нашего дома, каким он был полстолетия назад. Бесплотные коридорные носились вверх и вниз по лестницам с записками, в которых назначались и принимались свидания. Не менее бесплотные официанты бесшумно катили уставленные серебром тележки с ужином на двоих. Ловкие призрачные горничные беззвучно встряхивали постельное белье и застилали кровати, намекая улыбкой, что они не отказались бы заменить непришедших возлюбленных. Картинки кружились в этаком водовороте, где-то задувал ветер…

Проснулся я рывком, будто от чьего-то прикосновения, и сел в кровати. А потом осознал, что нечто и вправду касается моей шеи, чуть ниже уха. Что-то длинное, вроде плоского пальца или – упаси боже! – лапки крупного насекомого. Сразу вспомнилось, что большие сороконожки, по слухам, вцепляются в жертву всеми своими лапами. Жуть какая! В детстве меня до полусмерти напугал тропический жук, который вылез из низки свежекупленных бананов; воспоминание с годами ничуть не утратило своей яркости. Взбудораженный, я резко мазнул ладонью по затылку и шее, фактически залепил себе оплеуху, от которой заболели ухо и челюсть. Показалось, будто пальцы что-то задели, но ощущение было мимолетным. Я немедленно включил свет и огляделся, но вокруг, как ни странно, не обнаружилось ничего ползающего.