– Она умирает, потому что спасла нас, – прошептала Анна в отчаянии. Душившие ее слезы и комок в горле не дали ей продолжить.

Жоан приобнял жену за плечи, чтобы успокоить, хотя сам чувствовал ту же боль и тоску.

Потом, когда костер полностью разгорелся, палачи бросили в него тела других приговоренных к сожжению – сначала той, что умерла давно, а потом и тех двух, только что простившихся с жизнью. От их падения к небу поднялись тучи искр.

Монахи продолжали петь, и, как обычно, среди толпы появились кающиеся, бичевавшие свои спины и на коленях продвигавшиеся к огню; они громко перечисляли совершенные ими грехи и умоляли о прощении.

– Как страшно и как несправедливо! – вскричал Жоан в ужасе, когда столб с телом Франсины обрушился на раскаленные угли.

– Но какой пример мужества и достоинства! – ответила Анна.

119

Все последующие дни книжная лавка была заполнена печалью, вызванной трагической смертью Франсины. Казалось, что запах горелой человеческой плоти преследовал всех, кто стал свидетелем жуткой сцены. В особенности страдала Анна, ибо не могла заглушить разочарование, которое она испытывала каждый раз, когда думала о том, что человек, бросивший вызов чуме, чтобы помочь другим, человек, знавший больше эскулапов, закончил свою жизнь таким жутким образом. И что причиной смерти этого человека стали его знания, мужество и самоотдача.

– Инквизиция конфисковала все, что принадлежало Франсине: дом, поле… все, – сокрушалась она.

– А самое худшее заключается в том, что вместе с ней на костре погибли ее уникальные знания, – сказал Жоан. – Скольких людей она могла бы спасти, начнись новая эпидемия чумы! Но ведь у нее даже не было возможности поделиться своим опытом…

– Инквизиция выставит на продажу поле и дом, распределит вырученные деньги, не забыв про короля, а все остальное, включая книги, сожжет, – добавил Абдулла. – Они считают, что таким образом очистятся от ереси Франсины и остатков приписываемого ей дьявольского ремесла. А на самом деле это будет еще один акт проявления невежества.

– Я беспокоюсь за Абдуллу, – снова сказал Бартомеу Жоану во время своего следующего визита в книжную лавку.

– Я побеседовал со стариком и предупредил его.

– Тем не менее он не отказался от своих привычек.

– Я уже говорил вам о том, что он мне ответил. По закону он все еще мой раб, но одновременно и мой учитель, и я не могу указывать ему, как он должен жить. Совсем наоборот, я по-прежнему стараюсь учиться у него.

– В Совете Ста можно услышать многое, – продолжал коммерсант. – Фелип уже давно ненавидит старика, а после прохождения процессии аутодафе, когда окружавшие Абдуллу подростки криками поддерживали Франсину и освистывали его, дознавателя инквизиции, он настроен против мусульманина еще решительнее. А позже на Королевской площади была попытка бунта и голоса доносились с того места, где выделялся своим белоснежным тюрбаном Абдулла.

– Отвечаю за все это я, а не Абдулла.

– Не имеет значения. – Бартомеу нахмурился, и лоб торговца прорезали морщины, что свидетельствовало о его озабоченности. – Тебе будет сложно поверить в это, но Фелип начинает бояться Абдуллу. И потому старик оказывается в еще большей опасности. Скажи ему, чтобы он был осторожен.

– Да, я скажу ему это, Бартомеу. Хотя прекрасно знаю его ответ.

– Я прошу вас, учитель, хотя бы в течение нескольких недель не выходить из скрипториума ни на улицу, ни в книжную лавку.

– Мне осталось совсем немного, Жоан, – ответил Абдулла с мягкой улыбкой. – Неужели ты хочешь, чтобы я жил взаперти несколько оставшихся мне дней?

– Я не хочу запереть вас, я только хочу, чтобы вы защитили сами себя для вашего же блага. – Жоан был в отчаянии, но в то же время не мог указывать своему учителю.

– Мое благо – это свобода, которой я пользуюсь благодаря тебе. Дай мне возможность насладиться ею. И пусть свершится воля Божья, ведь все зависит только от нее.

Фелип Гиргос и два его головореза, как всегда верхом, по-прежнему то и дело появлялись на улице Эспесьерс, площади Сант Жауме и улице Парадиз. Дознаватель инквизиции, который раньше никогда не заходил в книжную лавку, теперь делал это ежедневно. Обычно он наносил визит в сопровождении одного из своих людей и вел себя высокомерно и грубо, на что семья Серра реагировала соответствующим образом. Анна делала ему замечания о его манере поведения, а он надменно отвечал ей. Рыжая бестия пытался запугать их, но Серра сохраняли спокойствие, вели себя независимо и не давали ему ни малейшего повода даже подумать о чем-то подобном. Этот тип просматривал книги, бросал их как попало и уходил. И хотя Серра держались изо всех сил, постоянное давление со стороны убийцы постепенно расшатывало их нервы.

Однажды после обеда Жоан услышал шум на улице. Выглянув в окно, он увидел Абдуллу, который вышел прогуляться с парой подмастерьев и стоял лицом к лицу с Фелипом, сидевшим верхом на лошади. Вместе со своими верными псами дознаватель оскорблял старика, пытаясь всячески унизить его.

– Грязный безбожник! – кричал он Абдулле. – Ты омерзителен! Ты сгоришь в адском пламени!

– В аду горят те, кто ведет себя недостойно, – отвечал Абдулла, гордо выпрямившись и глядя рыжему прямо в глаза. Его спокойный вид, корректное поведение, улыбка на устах, открытый взгляд голубых глаз, белая борода, а также тюрбан и белая туника придавали ему вид человека королевской крови. – И ты ведешь себя подобным образом, отправляя невинных на смерть. Я никогда даже пальцем не тронул невинного. И сколько бы ты ни окружал себя священнослужителями, как бы они ни благословляли тебя, твои дела приведут тебя прямиком в ад.

– От костра тебя спасает лишь то, что ты раб, – ответил Фелип раздраженно. Спокойствие и уверенность, с которой отвечал ему мусульманин, выводили его из себя. – Повезло тебе.

– А тебе повезло в том, что тебя защищает инквизиция, – ответил Абдулла, не растерявшись. Он все еще улыбался. – В противном случае тебя провели бы по всему городу, бичуя хлыстами как вора-подмастерья, обокравшего своих покровителей Корро. И как только хватило наглости предать людей, предоставивших сироте кров и заботившихся о тебе? Это верх неблагодарности!

– Да как ты смеешь! – прорычал Фелип с побелевшим от гнева лицом. Он пришпорил своего коня, и тот присел на задние ноги, а передние оказались над головой мусульманина.

– Остановись! – возопил Жоан и, отскочив от окна, кубарем скатился по лестнице, чтобы прийти на помощь своему учителю. – Не смей! – снова крикнул он, оказавшись на улице и бросившись наперерез лошади, чтобы остановить ее.

Работники книжной лавки, привлеченные криками, начали выходить на улицу, желая понять, что происходит. Абдулла, не отступивший даже на пару шагов, продолжал бесстрашно бросать обвинения в лицо Фелипу.

– И ты все такой же, – сказал он ему. – Ты и тебе подобные сжигаете безвинных на костре, чтобы завладеть их имуществом.