–Пойдем с нами к святому человеку.

Раньше, когда я пытался это сделать, они останавливали меня.

–Почему? Почему вы сейчас хотите, чтобы я шел? Раньше вы мне это запрещали!

Я чувствовал, как во мне закипает гнев, все мои мышцы напряглись, я сжал кулаки. Раньше вы, негодяи, сгорите вАрго, чем я пойду проведать этого говнюка! И тогда старый фукс сделал нечто, что меня поразило. За три года они не делали ничего необычного, разве что приносили мне еду по просьбе моего гостя. Но сейчас абориген протянул руку вправо, и один из самцов, крупный охотник с ярко-синей шерстью, передал ему свое копье. Бен Древний направил копье вниз и несколькими движениями нарисовал на засохшей грязи у моих ног две фигуры.

Это были фигуры людей, стоявших бок о бок и взявшихся за руки. У одного из них из головы шли какие-то лучи, а над фигурами дромид нарисовал круг, от которого тоже расходились лучи вовне.

Это был первый образчик сознательного искусства, когда-либо созданного медейскими аборигенами. И это произошло у меня на глазах. Сердце мое бешено колотилось. Я добился этого! Я все-таки внушил понятие об искусстве хоть одному из этих созданий!

–Я пойду с вами повидать его,– сказал я.

Может быть, мой срок в чистилище подходил к концу. Может быть, мне это зачтется как искупление вины.

Я проверил реактор, посылавший энергию в мой термокостюм, надел снегоступы и ледяные кошки, забросил за спину рюкзак с продовольствием, и побрел за дромидами.

Туда, куда мне запрещалось ходить, чтобы я не потревожил святого странника. Ну что ж, посмотрим, кто из нас двоих значит больше – безымянный бродяга, который приходил и уходил без единого слова благодарности, или Уильям Рональд Пог, человек, давший обитателям Медеи искусство! Впервые за много лет я чувствовал свою значимость. Я побрызгал фиксатором на рисунок, сделанный на засохшей грязи. Он может стать самым ценным экспонатом в музее искусства аборигенов имени Пога. Я хмыкнул, потешаясь над собственной глупостью, и побрел за небольшой группой фуксов вглубь Ледоландии.

Наступал переходный сезон, и ветры дули все ожесточеннее. Не настолько яростно, как ожидалось месяцем позже, но весьма и весьма неприятно.

Мы пересекли первый ледник, который был виден сОстрова Медитаций, ледяной хребет, названный картографами Сера. Теперь мы ползли вверх по Безымянной Расщелине, фуксы двигались резво, вгрызаясь в лед когтями и копьями. На расщелину опускались зеленые тени. В одно мгновение мы еще были в зоне заката, а вследующее уже не могли различить ничего вокруг.

Целый час мы лежали, вжимаясь в лед, а истеричный ветер пытался оторвать нас от поверхности и сбросить вниз на зубья льда. Странные двойные тени плясали вокруг нас. И потом вдруг все залило красным светом, ветер стих, и мы достигли вершины гряды по другую сторону Сера.

Перед нами открывался длинный склон, развертывавшийся в равнину льда и луж подтаявшего снега, совсем непохожий на сухой лед, лежавший к западу от нас, на безжизненных просторах Дальней Стороны. Светлый день быстро сменялся темным.

По ту сторону равнины мы не могли ничего рассмотреть из-за огромной стены тумана, поднимавшегося над тундрой. Мне удалось увидеть через плотные клубы огромную сияющую поверхность Рио де Лус, гигантскую многокилометровую гору льда, служившую последним барьером между землями Терминатора и замерзшим небытием Дальней Стороны. Рио де Лус – Река Света.

Мы двинулись вниз по склону. Некоторые фуксы подгибали под себя две, четыре или шесть ног и просто скользили вниз. Я дважды падал, шлепаясь на задницу, пытался подняться и падал снова, пока не решил воспользоваться рюкзаком как тобогганом. К тому времени, когда мы пересекли, наконец, равнину, уже наступала Ночь, и туман не давал рассмотреть хоть что-то впереди. Мы решили стать лагерем до Рассвета, вырубили во мху тундры углубления для сна и зарылись по самые уши.

Северное сияние в небе играло красным, зеленым и багровым. Я закрыл глаза и, расслабившись в тепле моего термокостюма, настроился на то, чтобы уплыть на волне сна. Чего может «святой человек» хотеть от меня в этот раз? Мы прошли через завесу тумана, через Рио де Лус, искрившуюся под покровом серо-зеленых испарений. Я прикинул: мы удалились на более чем тридцатикилометровое расстояние от Острова Медитаций. Стало значительно холоднее, и кристаллы льда поблескивали как рубины и изумруды на синей шерсти фуксов. Аборигенов охватило какое-то непонятное предвкушение. Они шли гораздо быстрее, не обращая внимания на лютый ветер и озерца подтаявшего снега под ногами.

Фуксы подталкивали друг друга, стремясь добраться до Реки Света и до того, что приготовил мой бродяга, потребовавший моей помощи. Это был долгий путь, и все это время я видел только стену льда, возвышавшуюся на полторы тысячи футов над тундрой. Но когда туман начал постепенно рассеиваться, а мы все ближе подходили к основанию ледяной горы, мне пришлось отводить глаза, чтобы не видеть того, что ждало нас впереди: непрекращающееся сияние в глубине льда, величественная игра света, на которую страшно было смотреть.

Потом фуксы рванули вперед, и яостался один, шлепая по тундре по направлению кРио де Лус.

Я вышел из тумана.

Я задирал голову выше и выше, глядя на то, что вздымалось надо мной, касалось гневного неба и протягивалось, как мне казалось, на сотни километров – но ведь это было невозможно.

Я услышал собственный стон.

Но я не мог отвести взгляд, хотя это зрелище буквально выжигало мне глаза.

Подсвеченные постоянно меняющимся занавесом неба Медеи разломы и потеки играли тысячью цветов, заливая лед все новыми и новыми узорами. С ними менялась иРио де Лус. Этот человек провел три года, плавя, обтесывая и превращая километры живого льда – сколько их было, сказать невозможно – в произведение высокого искусства.

Багряно-красные лошади мчались вдоль долин, залитых серебряным светом.

Звезды рождались, дышали и умирали в единой кружевной спирали. Осколки янтарного света разбивались о граненую стену льда, расцвечивая ее через тысячи отверстий, пробуренных в гигантской фронтальной колонне. Сказочные башенки – слишком изящные, чтобы устоять на лютом ветру, поднимались из теней у основания колонны и метр за метром меняли цвет. Легионы радуг плясали, перескакивая с пика на пик, словно водопады драгоценных камней. Фигуры, формы и пространства между ними сливались, росли и исчезали, а взгляд уже притягивала все новая и новая игра света. В трещине стены он создал гемму, черную и зловещую, как призрак смерти. Но когда свет внезапно падал на нее, стекая в чашу под ней, гемма превращалась в золотую птицу, обещавшую море возможностей. Небо тоже было здесь. Всё оно, без конца и края. Черное и новое, едва родившееся, пойманное и заключенное в лед. Арго и далекие солнца, Фрикс иГелла, Ясон иТесей, и память о солнцах, некогда сиявших в черных пустотах, солнцах, от которых не осталось даже воспоминаний. Мне виделись давно прошедшие времена, когда я смотрел на озеро меняющихся красок, которое росло и пело. Сердце мое наполнилось чувствами, оставленными в далеком детстве. Языки голубого пламени скользили по волнистым стенам украшенного барельефами льда, чтобы исчезнуть в зеленом забвении. Я услышал собственный стон и отвернулся, глядя на гряду, прорезавшую туман и тундру – и яне видел ничего, ничего! Нет, не смотреть на то, что он сделал, было невозможно. У меня сдавило горло от страха, что я пропущу хоть единый момент этого невероятного зрелища, разворачивавшегося на ледяном занавесе. Я снова повернулся к стене, и на ней все было абсолютно новым, и явидел все как в первый раз, но и так же, как несколько минут назад… Минут ли? Как долго я стоял и, не отрываясь, смотрел в озеро снов?.. Сколько лет прошло?.. И выпадет ли мне счастье провести остаток моей жизни, просто стоя здесь и всем существом впитывая эту сумасшедшую, немыслимую красоту?.. Не знаю. Я не мог думать ни о чем, и сделал глубокий вдох лишь тогда, когда понял, что забыл о необходимости дышать.