продажи издательства будет возможность уехать.

Стоял солнечный вечер, полный цветущих вишен и распускающихся каштанов – и та чёртова сирень у Васаплатсен, видимо, тоже уже цвела, – для пиджака было слишком жарко. Но Мартин всё равно его не снял. Портной из NK подогнал пиджак по фигуре, и Мартину нужна была эта крепкая поддержка в плечах. Он бесцельно фланировал по центру мимо битком набитых уличных кафе. Куда все эти люди деваются зимой – загадка. Яркие пятна одежды на фоне грязновато-белого камня фасадов. Громкий смех, улетающий в светлое небо. Втоптанные в асфальт окурки со следами помады. Девица на высоких каблуках споткнулась, и её с воплем подхватила подруга.

Но на Кунгспортсбрун он заметил Макса Шрайбера. Макс! Подарок свыше. Если есть на свете человек, равнодушный к банальным удовольствиям, то это он. Немецкие глоссарии важнее всего.

– Привет, Макс, – сказал Мартин. На вечеринке они перебросились парой слов, но Мартин не успел рассказать о небольшом сборнике эссе, переводить который Ракель отказалась, но посоветовала предложить его Максу. Рассуждала она, по сути, здраво. Она вообще прекрасно справилась бы со всей пропастью проблем, возникающих у книгоиздателя. А на людей, которые уверены, что могут всё, полагаться нельзя. Но ей нужно научиться концентрироваться. Вот что это – взяла курс психологии и вдруг уехала по Европе? Она слишком распыляется.

Макс вздрогнул, и мрачное выражение его лица сменилось радостным узнаванием. Он сказал, что был на семинаре, а теперь идёт домой смотреть матч. Да, конечно, ответил Мартин, хотя понятия не имел, о каком матче речь и даже о каком спорте. Футбол, наверное. Если не брать в расчёт очки в металлической оправе, то Макс всегда выглядел скорее как закончивший карьеру футболист, а не как учёный. Очень симпатичный человек.

Мартин почувствовал прилив тепла и доброжелательности к этому едва знакомому человеку. Он помнил его сердитым и умным студентом, к которому Сесилия относилась с рассеянным вниманием старшей сестры. Она была всего на пять-шесть лет старше, но тогда это казалось существенным. Их дружба основывалась на глубоком интересе к немецкой грамматике, в которой Макс разбирался блестяще. Иначе у Сесилии не было бы особых причин общаться с тем, кто изучает базовый курс истории идей. Он помнил, как она тихо смеялась, разговаривая с Максом по телефону, одновременно пытаясь приладить на место оторвавшийся кусочек обоев. Она не раз рассказывала, что эмигрировавший в шестидесятых из Германии отец Макса завёл детей со шведкой, но не научил их родному языку. И носитель немецкого имени Макс, уже будучи взрослым, самостоятельно овладел той речью, которую должен был унаследовать от отца. Мартин никогда не понимал, почему её так занимал этот факт.

– А я только что о тебе подумал, – сказал Мартин, что было до определённой степени правдой. – Ты ведь по-прежнему переводишь?

Они пошли вместе через Кунгспаркен. Повсюду сидели компании, сплошные пикники, из краников винных коробок вино лилось в пластиковые стаканы, музыка разрывала динамики. Рассказывая о книге и её авторе – австрийском философе, писавшем в том же ключе, что и Славой Жижек, но, увы, менее известном, – Мартин чувствовал, как его наполняет знакомый энтузиазм. С годами он научился доверять этому приливу адреналина и воспринимал его скорее как барометр.

Остановившись там, где им предстояло расстаться, они проговорили ещё довольно долго, пока Макс не опомнился и не понял, что рискует пропустить матч. Мартин смотрел ему вслед, пока тот не скрылся из вида. Вспомнил историю из прежней жизни. Их с Сесилией пригласил на ужин один из докторантов её кафедры. Там были сам докторант, его подруга, Макс Шрайбер и его девушка. Мероприятие получилось более чем приличным. Гости пили в меру. Никто не пустился в двадцатиминутный монолог. К Сесилии все относились с явным и непонятным для Мартина почтением. И вовремя разошлись по домам. По дороге к трамвайной остановке Мартин сказал, что ему было приятно встретиться с её друзьями и коллегами, и ему кажется, что все они, ну… он пытался подобрать слово, но под воздействием красного вина мысль почти не шевелилась… они показались ему приятными.

– Они нормальные, – рассмеялась Сесилия.

Докторант работоспособный и целеустремлённый, но назвать его блестящим интеллектуалом было бы преувеличением. Просто кирпичик в стене здания науки. Сделает всё, что от него ждут, а усердие и обстоятельность обеспечат ему карьерный рост, пусть и не быстрый. Подруга не отпускает его ни на шаг и всегда недовольна. Рассказывая об их жизни, ретуширует все невыгодные подробности, хорошая «работа» оказывается временным замещением, статью в журнале «90-е» на самом деле взяли только с четвёртой попытки, а собственные «апартаменты» на Кунгхёйден они снимают у какой-то полубезумной тёти. Макс, продолжала Сесилия, разумеется, способный и многообещающий, но исключительный перфекционист, крайне высокого мнения о себе, поэтому зажимается и тормозит. Кроме того, Макс по натуре пассивен, а это – способности и пассивность – комбинация ненадёжная. У него всё может сложиться, и, возможно, он действительно добьётся многого, просто из страха стать неудачником. Девушке Макса хочется, чтобы он интересовался ею больше, чем Гегелем, желание, в общем, понятное, но малореальное. Будущего у этих двоих нет.

Одновременно, сказала она, эти люди зависят друг от друга. И за идею любви будут держаться до конца. Потому что альтернатива – одиночество, а этот удел хуже смерти, так думают все. Кроме, пожалуй, Макса, который, похоже, уже склоняется к тому, что общаться с людьми «слишком сложно». Сесилия размашистым жестом показала «кавычки» и случайно задела Мартина. Похоже, она пьяна, они расхохотались.

– Люди так часто занимаются самообманом, – сказала она, крепко схватив его за руку, чтобы не потерять равновесие. – Люди пишут книги и защищают докторские, становятся профессорами, признанными интеллектуалами. Но почти все они посредственны. Хотя и способны узнать настоящую гениальность и величие, а при некотором везении и сами могут немного продвинуться за черту заурядности. Но в подавляющем большинстве люди ничего из себя не представляют. И отказываются это признавать. Вместо этого они покупают дома, строят в садах беседки и заводят детей, и всё это превращается в железобетонное алиби. Книга не получилась, говорят они. Нужно заниматься домом, беседкой и детьми. Работа им, кстати, вполне нравится. Следующим летом они собираются в продолжительное турне по Франции. Говорят, что любят читать, но сколько они читают на самом деле? Книгу в месяц в лучшем случае? Им жаль, что у них не остаётся времени для чтения. Они мечтают найти время для того, чтобы писать. Они страстно желают написать свою книгу, но где взять время. Времени нет. Есть же беседка и всё