— Ну что ж ты, батюшка, стал предо мною, глаза выпучил! —продолжала кричать на меня бабушка, — поклониться-поздороваться не умеешь, чтоли? Аль загордился, не хочешь? Аль, может, не узнал? Слышишь, Потапыч, —обратилась она к седому старичку, во фраке, в белом галстуке и с розовойлысиной, своему дворецкому, сопровождавшему ее в вояже, — слышишь, не узнает!Схоронили! Телеграмму за телеграммою посылали: умерла али не умерла? Ведь я всезнаю! А я, вот видишь, и живехонька.

— Помилуйте, Антонида Васильевна, с чего мне-то вам худогожелать? — весело отвечал я очнувшись, — я только был удивлен… Да и как же неподивиться, так неожиданно…

— А что тебе удивительного? Села да поехала. В вагонепокойно, толчков нет. Ты гулять ходил, что ли?

— Да, прошелся к воксалу.

— Здесь хорошо, — сказала бабушка, озираясь, — тепло идеревья богатые. Это я люблю! Наши дома? Генерал?

— О! дома, в этот час, наверно, все дома.

— А у них и здесь часы заведены и все церемонии? Тонузадают. Экипаж, я слышала, держат, les seigneurs russes![26] Просвистались, таки за границу! И Прасковья с ним?

— И Полина Александровна тоже.

— И французишка? Ну да сама всех увижу. Алексей Иванович,показывай дорогу, прямо к нему. Тебе-то здесь хорошо ли?

— Так себе, Антонида Васильевна.

— А ты, Потапыч, скажи этому олуху, кельнеру, чтоб мнеудобную квартиру отвели, хорошую, не высоко, туда и вещи сейчас перенеси. Дачего всем-то соваться меня нести? Чего они лезут? Экие рабы! Это кто с тобой? —обратилась она опять ко мне.

— Это мистер Астлей, — отвечал я.

— Какой такой мистер Астлей?

— Путешественник, мой добрый знакомый; знаком и с генералом.

— Англичанин. То-то он уставился на меня и зубов неразжимает. Я, впрочем, люблю англичан. Ну, тащите наверх, прямо к ним наквартиру; где они там?

Бабушку понесли; я шел впереди по широкой лестнице отеля.Шествие наше было очень эффектное. Все, кто попадались, — останавливались исмотрели во все глаза. Наш отель считался самым лучшим, самым дорогим и самымаристократическим на водах. На лестнице и в коридорах всегда встречаютсявеликолепные дамы и важные англичане. Многие осведомлялись внизу у обер-кельнера,который, с своей стороны, был глубоко поражен. Он, конечно, отвечал всемспрашивавшим, что это важная иностранка, une russe, une comtesse, grandedame[27] и что она займет то самое помещение, которое за неделю тому назадзанимала la grande duchesse de N[28]. Повелительная и властительная наружностьбабушки, возносимой в креслах, была причиною главного эффекта. При встрече совсяким новым лицом она тотчас обмеривала его любопытным взглядом и о всехгромко меня расспрашивала. Бабушка была из крупной породы, и хотя и не вставалас кресел, но предчувствовалось, глядя на нее, что она весьма высокого роста.Спина ее держалась прямо, как доска, и не опиралась на кресло. Седая, большаяее голова, с крупными и резкими чертами лица, держалась вверх; глядела онакак-то даже заносчиво и с вызовом; и видно было, что взгляд и жесты еесовершенно натуральны. Несмотря на семьдесят пять лет, лицо ее было довольносвежо и даже зубы не совсем пострадали. Одета она была в черном шелковом платьеи в белом чепчике.

— Она чрезвычайно интересует меня, — шепнул мне, подымаясьрядом со мною, мистер Астлей.

«О телеграммах она знает, — подумал я, — Де-Грие ей тожеизвестен, но m-lle Blanche еще, кажется, мало известна». Я тотчас же сообщил обэтом мистеру Астлею.

Грешный человек! только что прошло мое первое удивление, яужасно обрадовался громовому удару, который мы произведем сейчас у генерала.Меня точно что подзадоривало, и я шел впереди чрезвычайно весело.

Наши квартировали в третьем этаже; я не докладывал и даже непостучал в дверь, а просто растворил ее настежь, и бабушку внесли с триумфом.Все они были, как нарочно, в сборе, в кабинете генерала. Было двенадцать часов,и, кажется, проектировалась какая-то поездка, — одни сбирались в колясках,другие верхами, всей компанией; кроме того, были еще приглашенные из знакомых.Кроме генерала, Полины с детьми, их нянюшки, находились в кабинете: Де-Грие,m-lle Blanche, опять в амазонке, ее мать madame veuve Cominges, маленький князьи еще какой-то ученый путешественник, немец, которого я видел у них еще впервый раз. Кресла с бабушкой прямо опустили посредине кабинета, в трех шагахот генерала. Боже, никогда не забуду этого впечатления! Пред нашим входомгенерал что-то рассказывал, а Де-Грие его поправлял. Надо заметить, что m-lleBlanche и Де-Грие вот уже два-три дня почему-то очень ухаживали за маленькимкнязем — a la barbe du pauvre general[29], и компания хоть, может быть, иискусственно, но была настроена на самый веселый и радушно-семейный тон. Привиде бабушки генерал вдруг остолбенел, разинул рот и остановился на полслове.Он смотрел на нее, выпучив глаза, как будто околдованный взглядом василиска.Бабушка смотрела на него тоже молча, неподвижно, — но что это был заторжествующий, вызывающий и насмешливый взгляд! Они просмотрели так друг надруга секунд десять битых, при глубоком молчании всех окружающих. Де-Гриесначала оцепенел, но скоро необыкновенное беспокойство замелькало в его лице.M-lle Blanche подняла брови, раскрыла рот и дико разглядывала бабушку. Князь иученый в глубоком недоумении созерцали всю эту картину. Во взгляде Полинывыразилось чрезвычайное удивление и недоумение, но вдруг она побледнела, какплаток; чрез минуту кровь быстро ударила ей в лицо и залила ей щеки. Да, этобыла катастрофа для всех! Я только и делал, что переводил мои взгляды отбабушки на всех окружающих и обратно. Мистер Астлей стоял в стороне, по своемуобыкновению, спокойно и чинно.

— Ну, вот и я! Вместо телеграммы-то! — разразилась наконецбабушка, прерывая молчание. — Что, не ожидали?

— Антонида Васильевна… тетушка… но каким же образом… —пробормотал несчастный генерал. Если бы бабушка не заговорила еще несколькосекунд, то, может быть, с ним был бы удар.

— Как каким образом? Села да поехала. А железная-то дорогана что? А вы все думали: я уж ноги протянула и вам наследство оставила? Я ведьзнаю, как ты отсюда телеграммы-то посылал. Денег-то что за них переплатил, ядумаю. Отсюда не дешево. А я ноги на плечи, да и сюда. Это тот француз?Monsieur Де-Грие, кажется?

— Oui, madame, — подхватил Де-Грие, — et croyez, je suis sienchante… votre sante… c'est un miracle… vous voir ici, une surprisecharmante…[30]