Отрадное и редкое: в зал суда Говоров, как обычно, явится в образе сурового прокурора.

– Хоть горшком назови, только рядом с судом не ставь, – переиначив пословицу, добавил Никита и с удовольствием укусил свежий бублик.

– Думаю, примерно такой будет резолюция Плевакина на заявлении Кобылкиной, – заметила я.

Мы еще похихикали – история с гримвагеном твердо обещала стать новым анекдотом, – а потом вместе пошли в суд. У Говорова в запасе было время, и он мог немного посидеть у меня в кабинете.

Нам не хотелось расставаться, это и радовало, и смущало, и вызывало досаду. Я чувствовала себя школьницей, которой некуда привести приятеля, такого же подростка.

Глупо, наверное. У Никиты прекрасная квартира, в которой он живет один, а мы встречаемся то в ресторанчике, то в кофейне…

Я размышляла об этом, не слишком внимательно просматривая скопившиеся на рабочем столе бумаге, Никита с Димой обсуждали разные внутрисудебные новости – кто женился, кто крестился, кто пошел на повышение, а кто рискует не пройти аттестацию – и мировую политику, при этом запросто называя глав разных стран и всемирных организаций по именам, как соседей по лестничной площадке.

Мужчины, даже самые умные и серьезные, любят посплетничать не меньше, чем женщины. Просто у них масштаб другой – более глобальный.

– Реджеп дождется, конечно, останется вовсе без руссо туристо, и кто ему тогда дыру в бюджете залатает, Джозеф, что ли? Да у того своих проблем по самый воротничок!

Говоров жестом отмерил уровень проблем американского президента, и Дима ворчливо-озабоченно, как старенькая бабушка, пробормотал:

– На себе не показывай, примета плохая!

Тут дверь в предбанник без стука открылась, и в проем по пояс сунулся охранник Виктор. Упираясь руками в косяк и, кажется, собственным телом преграждая кому-то доступ в кабинет, он обиженно сообщил:

– Еленвладимрна, тут к вам какие-то…

– Какие-то кто? – живо поинтересовался Говоров, как видно, перемывший уже все президентские косточки.

Виктор покосился в коридор, по-верблюжьи пожевал губами, подыскивая слово, и нашел его:

– Ходоки!

– Белые?! – обрадовался Дима.

Он большой поклонник «Игры престолов».

– Ходоки? Как к Ленину?! – Говоров, который сериалы вообще не смотрит, остался в прежней системе образов – с мировыми лидерами прошлого и настоящего.

– Еленвладимрна, я не пускал!

Виктор исчез из дверного проема, будто его вытянули из него за ноги, а взамен в сужающуюся щель ловко сунулась непонятная конструкция.

Не дав двери закрыться, она поперла вперед, как стенобитное орудие, с которым имела определенное сходство.

Что-то длинное, узкое…

Подробности мешал рассмотреть скрывающий конструкцию клетчатый флисовый плед.

Вот плед я узнала с уверенностью: покрывало из ИКЕА!

У меня дома таких два, одно у Сашки в комнате, другое на кухонном диванчике.

– Тихо, тихо, стоп машина! – заволновался Говоров. – Кто это, что это?

Я тоже забеспокоилась. Мирный икеевский пледик был всего лишь прикрытием, под ним могло скрываться что угодно, хоть гранатомет.

После жутких историй с сумасшедшими стрелками в школах я бы не удивилась появлению какого-нибудь мстителя с оружием в суде.

– Кто тут судья, э?

За подозрительной конструкцией появился крепкий мужчина, как принято уклончиво говорить, кавказской национальности.

– Я прокурор! – Говоров, мой защитник, выкатил грудь, вызывая огонь на себя.

– Не надо прокурора, судья нужен. – Мужчина поставил свою ношу и огляделся.

– Я судья, Кузнецова Елена Владимировна, – встав из-за своего стола, я вышла в предбанник.

– Вах, молодая какая, красивая! – восхищенно зацокал кавказец.

– А вы, простите, кто? – Я пропустила комплимент мимо ушей.

Ну, не совсем пропустила, конечно же. Зафиксировала, просто временно отложила, чтобы осмыслить и насладиться потом, попозже. В спокойной обстановке.

– Гамлет!

Это произнес уже не мужской голос, а женский.

Я перевела взгляд с интригующей конструкции под пледом на оставшуюся открытой дверь и увидела роскошную даму со статью и голосом Монсеррат Кабалье.

Роскошными у дамы были формы, украшения, шуба – да все! Глаза чернее ночи, густые брови, ресницы и волосы, алые губы и белоснежная кожа. Четыре подбородка мягкими гипсовыми ступеньками спускались в раскрытый ворот шубы и там упирались в массивное золотое ожерелье. Весу в даме было килограммов сто, не меньше, но это ее не портило. Она была о-го-го какая красавица!

– Гамлет, покажи им.

«Сейчас нам Гамлет ка-ак покажет!» – мелькнуло у меня в голове, откуда еще не выветрилась пугающая мысль о мстителе с гранатометом, но ничего ужасного не произошло.

Мужчина просто потянул за край пледа, открывая то, что пряталось под ним, и горделиво молвил:

– Вах, какой, да?

– Вах, – первым согласился Говоров и, потеснив Гамлета, пошел вокруг конструкции, с интересом ее рассматривая. – А что это?

Мне тоже захотелось услышать ответ на этот вопрос.

Конструкция из темного полированного дерева с красивыми завитушками походила на гибрид высокого барного табурета и гигантской жердочки для канарейки.

Воображение охотно нарисовало мне канарейку размером с откормленного гусака.

– Работа дяди Арташеса, а он самый лучший краснодеревщик в Гюмри!

– О, это красное дерево? – На мой взгляд, Говоров спрашивал не о том.

– Это тик!

– Нервный?

– Кто нервный, почему нервный? Все спокойные, нам проблемы не нужны! – Гамлет широко улыбнулся, продемонстрировав превосходные белые зубы.

– Расписочку дайте, что приняли мебель, она дорогая, – попросила дама в шубе и по-хозяйски переставила конструкцию в свободный угол за кулером.

– Какая мебель, зачем мебель? – Я спохватилась, что говорю точь-в-точь как Гамлет, причем не шекспировский, отчего, подозреваю, покраснела от досады.

– Как – зачем мебель? А на чем девочка сидеть будет? На этой вашей… скамье подсудимых? – нахмурилась дама.

– А, так это детский стульчик? – догадался Говоров и очень обрадовался своей сообразительности.

Я не ответила на его улыбку. Для меня ситуация еще не прояснилась.

– Ребенок в зале суда? Зачем это? Его совсем не с кем оставить?

– Гамлет, они не понимают, – сказала дама. – Объясни им, Гамлет.

– Это для Каринэ, – послушно объяснил Гамлет. – Чтобы она могла сидеть в платье. Оно такое… На стул или на лавку не сядешь. Сломается!