Я хотела ему рассказать все сразу, но в легких совсем не осталось воздуха, я кашляла и хрипела, как испорченный патефон, и почти не различала в темноте его лица, пока позади, из-за шлагбаума, не выкатилось с треском что-то черное, большое...

Черный «мерседес» Жана Сергеевича, соседа через аллею, только я его в темноте не сразу узнала, потому что перед весь был всмятку, и бампер с номером по земле волочился, и фары выбиты...

Жан Сергеевич — он вообще-то довольно мерзкий. Мерзкий трутень, но, само собой, это слова не мои, а мамины. Он трутень потому, что у него свой рынок с контейнерами, а сам ничего не делает, только собирает дань с торговцев и богатеет. Мамин Жора с ней поспорил как-то, что рынков без хозяев не бывает, что кто-то же должен все организовать и наладить, но мама ему живенько рот заткнула. Потому что она тут в три раза дольше живет и лучше всех знает. Оказалось, у мамы был знакомый из криминала, он точно знал, что этот самый Жан Сергеевич раньше простым рэкетиром ходил, его ранили даже, и в тюрьму дважды забирали, но срок так и не дали. А потом он из рядовых рэкетиров вырос до начальника. А когда был кризис в девяносто восьмом году, их мафия заставила настоящих хозяев рынка переписать документы, и Жан Сергеевич быстренько стал честным капиталистом. То есть мафия забрала рынок как бы за долги, но мамин приятель намекал, что история темная, и хозяев рынка просто запугали, а кого-то избили так, что человек навсегда стал инвалидом...

Такой вот Жан Сергеевич. Но мне он ничего плохого не сделал, а его гражданская жена, тетя Роза, как-то подарила мне огромный настенный календарь. Наверное, она меня жалеет, из-за уродства. Мама говорит, что «этот уголовник» устраивает оргии. Это правда, часто у него во дворе полно машин; они орут и купаются ночью... Вчера, кажется, тоже орали, но мне не до них было, я своего пламенного Ромео в беседке поджидала...

В самую последнюю секунду мы отпрыгнули в сторону; оказалось, что шлагбаум сломан, а «мерседес» несется прямо на нас, и милиционер закричал ему «стой»!.. А он заскрипел тормозами страшно, и зад занесло влево, но открылась первой левая дверца, и вылез дедушка. Дедушку я не сразу узнала, темно очень было, он один из домов на Сосновой аллее охранял. Он машину обежал кругом и стал дергать водительскую дверь. А милиционер побежал ему помогать, вдвоем они дверцу открыли, она вся мятая оказалась, просто в темноте сразу не понять было.

И Жан Сергеевич выпал на асфальт.

МЧИТСЯ МНЕ НАПЕРЕРЕЗ 600-й «МЕРСЕДЕС» —

МОЙ АСФАЛЬТОВЫЙ КАТОК ПОНАДЕЖНЕЕ, БРАТОК!

Корки, короче. Я погнал по нижней дороге, в объезд озера. Вот сам не знаю, почему мне та дорожка больше по вкусу, хотя корней на ней не меньше... Гоню и гоню, и чую, шо подвеске кабздец придет, и шо до асфальта не дотяну на хрен, глушитель на дороге оставлю, а остановиться не могу... Ну нету сил ногу с педали скинуть, точно приросла, блин! И назад все время оглянуться тянет, и сосны перед носом так и пляшут, только успеваю пот с ресниц смахивать.

Шо запомнил, так это уроды какие-то палаток наставили, на откосе самом, у лагеря детского. В другой день я бы их шуганул, туристы хреновы, блин! Им ведь трошки волю дай, так мигом на нашу сторону переплывут и сделают такой вид, шо забору нашего не бачили. Ага, уже приплывали такие уроды! А после, когда их собака сторожей назад в озеро загнала, вопили, шо до властей дойдут и так не оставят...

Корки, короче, а не народ. Потому я, хоть и гнал очертя башку, уродов этих, в красных палатках, засек. Козлы бритые, повысовывались, один губастый, мне рожу скорчил, типа, шумно ему, говнюку. Потом — шшварк! Шишкой здоровенной в стекло запулили. Ну ни хрена себе, где это видано, блин?!

Пятка у меня сама на педаль легла, по инерции, но я сдержался. Только на повороте самом, пока руль выкручивал, еще раз обернулся.

Этот кретин кидал, тот, шо мне язык показывал. Сосунок, блин, а наглый, как танк, глазенки водянистые. Убил бы сукина сына, но некогда!

Ну некогда мне было, а жаль... Может, если бы тогда вылез, палатки бы их посшибал, иначе бы обернулось? Ерунда это все, конечно, но хрен его знает...

Корки, короче. Запомнил я шишку и глазенки наглые.

А потом стало некогда рассуждать, еле успевал в повороты вписываться. Если бы темнеть вдруг не начало, я бы заметил стекло. Уже задами пионерлагерь проскочил, там поровнее пошло, накатано вдоль болота. Навстречу — никого, ну, блин, и втопил до упора! Я фары врубил, но слишком поздно оказалось. Сразу же вижу — навстречу фары летят! А как раз второй спуск по прямой начинался, по косогору, там бор прореженный, далеко видать, только все темнее и темнее становилось. Я никак врубиться не мог, что там на небе творится, то ли туча такая черная, чи шо...

И вдруг — разом стемнело. Я гадом буду — только вперед и смотрел, никуда больше, чтобы в кювет на скорости не завалиться, там сразу смерть, потому шо пни вывернутые, корнями наружу...

А мне в рожу — фары из темноты. А скорость на прямом участке — за восемьдесят. А может, и сто, я не смотрел.

Подушка, конешна, сработала, блин. Только я все равно от удара вырубился. Если бы не подушка — вообще каюк настал бы. Последнее, шо помню, — это как пол сминался и педали по ногам стукнули. Представил только, что зараз ноги оторвет, и вырубился.

Очухался — тишина, во рту кровищи полно, щеку прикусил или зуб выбил. Рука правая болит так, шо приподнять не могу, но ноги вроде целы. Ногами двигаю кое-как. И дышать тяжко, потому как харей в подушку ткнулся.

И тут слышу, вроде скребутся снаружи. Это Дед пришел, но я тогда не знал и заорал, как порося под ножом. Я решил, что это медведь белый ща мне хоботом мозги высосет...

— Товарищ, вы живы там? — спросил Дед.

Ну, корки, короче. Товарища себе нашел! Сам не пойму, как я его узнал. Видел-то всего раза три, и то издаля, нужен он мне больно! Я до сих пор толком не могу запомнить, як его кличут, то ли Сан Лексеевич, то ли Лексей Александрыч. Он с бидоном и палочкой, и в сапожках, ну чисто — леший. А запомнил его только потому, шо он истопником чи вроде как сторожем к соседям нанялся. Как раз к тому, справа, хату которого прежде моей ватой облепило.

— Я-то живой, — отвечаю. — А как они?

— Кто «они»? — Дед ножик достал, кое-как подушку распороли, хоть воздуха вдохнул нормально. Волосы все в стекле, блин, башка в порезах, рука болит, из носу юшка потекла...

А главное — не различаю ничего, шо там впереди. Капот, блин, дыбом встал. Бензином воняет, корки, короче, я сразу усек, что машину на свалку можно гнать. Но стоит на дороге, ты прикинь! Помолился про себя, ключ крутанул — завелась, блин! Хрипло так, и шо-то там залязгало в движке, но завелась, дрянь такая!

Дед мне руку подал, кое-как начали выгружаться. Дверцу перекосило, стойка ушла назад сантиметров на десять, торпеду порвало, но приборы светятся! Выгрузились, блин, жопой в сосновые иголки. Ноги совсем ослабели, не могу встать. Хорошо еще сумрачно, не так заметно, как я в бабу превращаюсь.