Месяцев через восемь каким-то непостижимым образом Галина Васильевна, опытный медик и «заботливая супруга», выписала Сашку из квартиры.

Надя все-таки нашла тогда через общих знакомых Сашкину первую жену, и из психушки его вытащили. Узнать Веденского было невозможно: призрак, скелет, обтянутый сухой серой кожей. С мертвыми глазами и заторможенными движениями.

Кормили его с ложки. Все снова закрутилось, завертелось, и через полгода Сашка начал приходить в себя.

От судов с Галочкой он категорически отказался, как его ни уговаривали. И доверенности на подачу заявления в милицию и прокуратуру тоже не дал.

Жил он то у одной жены, то у другой, то у старшей дочери, то у сына. Как-то всем миром его приодели, а вот с жильем была полная беда…

Сашка мечтал о своей «комнатухе». Говорил, пусть будет каморка в пять метров, чтобы только никому не в тягость. И так с ним намучились – не приведи господи. И виноват перед всеми, и у всех своя жизнь. И хочет всех «от такой сволочи, как он» освободить. Тогда он и обратился к Григорию Петровичу, школьному другу, с просьбой ссудить его деньгами на покупку кооператива – крошечной квартирки или комнаты где угодно, в самом отдаленном районе, любой этаж, любые условия.

А Надин муж ему отказал. Сказал:

– Наворотил дел – расхлебывай. Все отвечают за свои поступки. Тебя, кстати, предупреждали. Все. И я в том числе.

Сашка ничего не ответил, молча кивнул и ушел, как побитая собака.

Надя тогда, может, впервые в жизни перешла на крик:

– Это же твой единственный друг! Ваши родители лежат рядом на кладбище! Он столько пережил! Как ему досталось, не приведи господи! Да, виноват, ошибся! А разве он не каялся? Нельзя же так добивать человека! К тому же у нас ведь есть деньги! Как раз хватило бы на первый взнос! Разве человек не имеет права на ошибку? Ты же его предал! Как ты мог отказать ему! Как ты сможешь спокойно спать после этого?

Муж спокойно выслушал ее жаркий монолог, а потом ответил:

– Смог, и запросто. Без всякого зазрения совести. И спать буду замечательно, не сомневайся! За ошибки свои, Надя, я всегда платил сам и помощи ни у кого не просил. На ошибку, моя дорогая, имеют право все, ты говоришь верно. Но ошибки в его возрасте и с его жизненным опытом непростительней вдвойне. А насчет предательства – так вот здесь ты не права. Он сам предал всех и сразу – всех своих жен, подруг и, кстати, детей. Всех, кто был рядом с ним в тяжелейший момент его жизни. Пусть выкарабкивается сам. Сашка живуч как таракан, ты уж мне поверь! Как-нибудь пристроится – еще лучше прежнего. А что касается денег – вот как ты думаешь, с чего бы он их нам отдавал? И как долго? А мне они с неба не валятся, ты вроде бы в курсе. Я и в командировки мотаюсь, и дополнительные проекты делаю, и на свои «мужские увлечения», вроде спиннингов и чешских палаток, деньги не бросаю. Веденский жил всегда для себя и ни в чем себе не отказывал. А я пахал, потому что семья, дочь. А его, такого замечательного, волновали его дети? Кто что ест, кто на чем спит? Так что пусть почешется – может, впервые в жизни. А у нас в планах покупка новой машины, если ты помнишь, на которую мы с тобой, дорогая, копили не один год. – Григорий Петрович вышел из комнаты и хлопнул дверью.

Надя села, подперла горящее лицо руками и подумала: а ведь он прав! Прав ее разумный и справедливый муж. На все сто! Или все же не прав? И почему она сомневается?

Сашка Веденский, кстати, не пропал – сошелся по новой с какой-то старой женой, вроде бы третьей по счету, заселился в ее трешке в Мневниках, устроился на работу в НИИ геологии на приличную зарплату (протежировала бывшая любовница) и продолжал ездить на рыбалку и ходить в походы. Вот так.

«Кладбищенские» встречи больше не повторялись. На даты рождения и смерти родных Надин муж ездил в Востряково один.

И что получается? Муж опять оказался прав – вот что получается. И когда у Веденского все устроилось, Григорий Петрович с насмешкой посмотрел на Надю и спросил:

– Ну и стоило все это твоих переживаний?

Милая моя! Вот что ты рвешь себе сердце? Ведь и так было все понятно – абсолютно все! Все эти «люди» – кавычки неспроста – одним миром…

А что ты надеялась увидеть? Это люди потребления. Они уверены в том, что им все – все – должны или обязаны. И они нисходят до нас, простых смертных. Ты говорила, что он другой и отличается от всех других прочих. Наивная! Там, у власти, не могут оказаться другие.

Другие во власть не пойдут – сгорят от стыда прямо на старте. И его «образованность и интеллигентность» ты разглядела только потому, что тебе очень этого хотелось, ты уж прости. И то, что он читает книги «наших» с тобой писателей, не исключает того, что, имея над ними власть, он стер бы их в порошок – как его коллеги. И по поводу квартиры… Смешно! Неужто ты и вправду поверила? Починить канализацию и заставить повесить у твоего дома фонарь – достаточно одного звонка в жилконтору. Не сложно.

Забудь и посмейся – вот лучший способ излечиться от этих «страданий». И не бросайся на Наташу. Все понимаю, она бывает невыносима, но… Почаще вспоминай про ее жизнь – рождение в ссылке, психически неуравновешенная мать, сломленный отец, его пьянки. А еще голод, барак, ненависть местных.

И ее «девство» – тоже отпечаток на физическом и психическом здоровье. Терпи! Преданнее ее никого нет.

Узнал, что у Виктора опять новая любовь. Бедная Ольга! Вот сколько можно! Вся жизнь сплошные слезы. И разойтись не хватает мочи, и жить вместе невыносимо. Осознание всего этого есть, а силенок на решения – увы!

А мы с тобой смогли! Молодцы! Смогли не возненавидеть друг друга окончательно. Впрочем – молодец именно ты, я бы уйти тогда не смог. А ведь понимал, перспектив никаких – одна мука. И скандалы так истощали! И у тебя темперамент, да и я не сахар! Вот тебе и любовь – всепрощающая, дающая силы, помогающая выстоять. Чушь! Любовь – это боль. Боль и страх. Жить без любви безнравственно, но куда как проще, нежели с ней! И дела делаются, и карьера вверх. И спокойные ночи с бесцветными снами. Иронии в моих словах не ищи – есть она или нет, известно мне одному. И это моя тайна.

Володечка все так же с мамой. Она его так же мучает, мучает… И не дает ему полноценно, по-мужски, жить. И это тоже любовь! Ну и опять я прав. Даже противно. Маргаритке звонил – она все еще обижена на тебя и утверждает, что на этот раз – навсегда. Настроение у нее паршивое, паж ее, похоже, потихоньку смывается и тайком выносит личные вещи. Я пошутил, дескать, слава богу, что личные. Она сначала надулась, а потом побежала прятать свои бриллианты. Потом два раза звонила и советовалась, где лучше сховать золотишко.

Перельман в трудах и заботах – собирается в Лондон. Что-то я сомневаюсь, что его выпустят. Память у них там хорошая. Ну посмотрим, дай ему бог.

Осень чудесная – тепло, пахнет отчего-то грибами (и это в городе!), сухо и клены расцвечены пестро. А в доме довольно прохладно – не топят. Хожу в «калужских» носках и пью постоянно горячий чай. И еще вспоминаю Пушкина – такую осень я тоже люблю.