Когда Веденский сломал позвонок – естественно, во время очередного восхождения, и прогнозы врачей были весьма и весьма невеселые, все эти жены и подруги, собственные дети Веденского и чужие по крови крутились возле него дни напролет в больничной палате.

– Дайте поспать! – орал Сашка, но было видно, что все эти хлопоты и заботы его страшно умиляют.

А уж когда встал вопрос, куда везти болезного после больницы, дело чуть не дошло до драки. Одна из бывших кричала, что квартира ее просторней, другая пыталась всех убедить, что так, как она, не готовит никто, а Саше нужно горячее и калорийное питание. Третья доказывала, что отвезти его нужно точно к ней, поскольку живет она за городом, в Подлипках, где воздух, сосны, ну и так далее.

Какая-то дама, судя по всему из любовниц, верещала, что медработник и уж уколы, да и массаж…

Никто не собирался Сашку спихнуть или пристроить. В результате увезли его, по его настоянию, домой и уход распределили.

Так чему мог завидовать Надин серьезный и положительный муж? Всеобщей любви? Да нет, вряд ли. Вряд ли он в этом нуждался. Вечной нехватке денег, неустроенному быту?

В чем была Сашкина свобода? В мыслях? Ну это еще вопрос – в диссиденты он не подался, власть, конечно, поругивал – впрочем, как все. Но в глобальном смысле его интересовали горы, леса, охотничьи домики, сплавы по бурным речкам, песни Визбора и Городецкого, непромокаемые ветровки и сапоги, а еще спиннинги зарубежного производства.

И все-таки он был свободен, потому что ему всего хватало, потому что он был вполне доволен жизнью, и еще почему-то, что было известно только ему.

В корсете Веденский пролежал полтора года и при этом ни минуты не унывал. Начал строчить какие-то записки – что-то вроде дневника, про горы и про любовь. И как ни странно, это оказалось очень любопытным, остроумным, познавательным и даже интересным. Записками этими заинтересовался один журнал, и Сашка возомнил себя писателем.

Говорил, не встанет, будет, как Николай Островский, писать лежа. И опять веселился.

К тому же умудрился и влюбиться. Орал:

– Ну я же не инвалид по той части!

Влюбился он в Галочку, медсестричку, которая приходила ставить ему витаминные уколы, – тихую, молчаливую девочку из приезжих. Сначала глазки не поднимала, а потом… Потом быстренько разобралась с Сашкиным семейством, и все получили отставку.

Мотивация была простой: покой, никакой суеты, микробы – на улице зима и эпидемия гриппа. Сделала она это так лихо и так четко, что все постепенно перестали вваливаться в Сашкину квартиру без звонка. Галочка сменила замок и никому не выдала ключей.

Уход за больным был замечательным – массажи, кресло на балконе, проветривание пять раз в день, никаких сигарет, колбас и пива. Еда диетическая и строго по расписанию. Зарядка – два раза в день. Дневной сон.

Сашка слушал Галочку открыв рот и подчинялся беспрекословно. К концу лета ходил уже с палочкой. Замолкал на полуслове, видя Галочкин недовольный взгляд. С детьми и женами общался по телефону в Галочкино отсутствие.

В сентябре они расписались, и он прописал Галочку к себе. Та затеяла ремонт – сама белила потолки и клеила обои. На стену повесила бордовый ковер, на столе в вазе стояли голубые пластмассовые хризантемы.

Сашкины ветровки, сапоги, рюкзаки и удочки, надувные лодки и палатки, прежде вольно жившие в углу теплой комнаты, были безжалостно выброшены на балкон. «Спасибо, что не на помойку», – мрачно пошутил «счастливый молодожен».

На помойку была выброшена вся Сашкина многочисленная и безалаберная семейка – со всеми женами и даже детьми.

Все обиделись и общаться с Веденским перестали. Такого в их мощной и сплоченной организации еще не было.

Благоволила Галочка только к Наде и Григорию Петровичу – благополучная семья, приличные люди. Мечтала дружить домами.

Но Гриша – вот ведь странность – совсем такому положению вещей не обрадовался. Казалось бы, все как он другу всегда желал: заботливая жена, покой, порядок, можно сказать – уют, пусть нелепый, колхозный. Пироги и борщи, глаженые рубашки. На тумбочке цветной телевизор. Однако Сашке он сразу сказал:

– Ты влип, братец! И влип серьезно. Не вздумай ее прописывать – пропадешь ни за грош.

Сашка отмахнулся:

– Ты ее совсем не знаешь! Таких, как она… – он махнул рукой, – просто нет на белом свете. Она меня подняла, понимаешь? Только благодаря ей!..

– Таких, как она, я как раз знаю. И на белом свете такие имеются, не сомневайся.

Сашка обиделся:

– Да она замечательная!

– Повторишь мне это через пару лет. Или раньше, – кивнул Григорий Петрович.

Через год Сашка ходил уже без палочки. Впервые в жизни наел лицо и надел пиджак. Но прежний Веденский, тот самый, веселый, беззаботный, остроумный и свободный, исчез без следа.

Такая в глазах печаль, такая тоска…

Ни в какие походы, горы, рыбалки и сплавы Галочка его, разумеется, не отпускала. Вроде все логично – какие альпинизм и байдарки после такой травмы!

Только Сашка медленно закисал, пока окончательно не впал в тяжелейшую депрессию. Два месяца он не вставал с дивана, почти не разговаривал и почти ничего не ел. Галочка объявила, что будет кормить его через зонд. Тогда он замахнулся на нее:

– Да пошла ты!

Она немедленно вызвала психиатричку и объявила, что муж бросается на нее с ножом и грозится спрыгнуть с балкона.

Сашку увезли в Алексеевскую. Галочка навещала его регулярно. Возила фруктовые детские пюре в стеклянных баночках и протертую свеклу – «для стула», как объясняла она.

Сашка умолял ее забрать его из больницы. Галочка отвечала, что все делается для его же блага. Он бросался на нее с кулаками и кричал, что ее ненавидит. Она скорбно поджимала губы и вызывала санитаров. Сашке вкалывали очередное успокоительное, он обмякал и спал по трое суток.

Про то, что Веденский в дурдоме, его родня не знала, а у Нади с Григорием не было ни телефонов, ни адресов его многочисленных жен и детей.

Надя умоляла мужа поговорить с врачами. Тот долго упирался, но все же поехал. Врач подтвердил – у Веденского сильная депрессия и даже маниакально-депрессивный психоз. Боится, что жена его отравит, а ведь она поставила его на ноги! Видеться с ней не хочет и передачи ее есть отказывается. И куда такого? Домой? А ведь он еще и агрессивен! Уже была попытка нападения на супругу.

Гриша попытался объяснить ситуацию. Рассказать про Галочку в том числе. Мрачно пошутил:

– Вы бы, доктор, эту самую жену зарезали бы гораздо раньше. И я, кстати, тоже.

Врач развел руками:

– Почему я должен верить вам, а не Галине Васильевне? Опытному медику, кстати! И заботливой супруге. Я вижу симптомы и не привык доверять пустым разговорам.