Моя рука с ножом невольно соскальзывает с картофеля. Лезвие острым уколом впивается в мясо большого пальца, но… я даже не чувствую боли… Все снова как на замедленной съемке. Вижу, как из тонкого пореза начинает сочиться кровь, но не обращаю на это внимание, оборачиваясь на мужа в шоке, хватая ртом воздух, как рыба.

– Закажи готовую еду к семи… Если есть желание, приготовь сама. Мне все равно. Как тебе удобно…

Я продолжаю смотреть на него, словно бы оглушенная мешком по голове. Нет, это все неправда. Это все затянувшийся сон, навалившийся на меня сизо-свинцовым туманом тяжести Москва-сити…

Муж снова подходит ко мне, на ходу надевая пиджак. За исключением туфель, он теперь одет полностью.

– Иза, я делаю это для тебя, – говорит тихо, – иначе ты никогда не отпустишь ситуацию… Иначе она накроет тебя в сорок депрессией и хронической тревогой… Я ведь знаю… Сам через это проходил… Страхи нужно прорабатывать… Гештальды закрывать… – нежно гладит меня по волосам, успокаивая. – Я рядом… И я все пойму… Знай, что я все пойму… И еще… – Берет меня за подбородок, заглядывает в лицо. – Если вдруг… – делает паузу, словно бы подбирая слова. Сейчас, как мне кажется, впервые ему неприятно говорить. – Если вдруг… и правда что-то проснется, скажи… Просто скажи… Правда – это та единственная вещь, Иза, которая способна спасти даже из самой страшной ситуации, когда, казалось бы, рушится всё… Я тоже это знаю… Я тоже это проходил…

Алан

Я сидел за красивым, богато накрытым столом. Смотрел на домашнюю стряпню, приготовленную Ее руками, смотрел на нее саму – непринужденную, раcслабленную и в то же время шикарную… Смотрел на то, как нежно, тепло ее ласкает взглядом муж, то и дело невзначай бросая на нее острые, наполненные неугасшей страстью взгляды… Он любит, сильно любит… Наслаждается… Это его наслаждение, не короткое, не сиюминутное, оно тягучее и сладкое, как патока… Оно течет в его венах, оно напитывает воздух, которым он дышит… Потому что Она для него – не короткое мгновение, не глубокий вдох, после которого нужно затаить дыхание, пока воздуха в легких не останется. Она – его жизнь… Та, что бьется пульсом. Постоянно. День и ночь.

Я пил… Много пил… Воду, вино, перешел на виски под недовольные взгляды раздражавшей своим монотонным жужжанием Милены, которая была здесь настолько неуместна, что хотелось ее выгнать из-за стола… Семейная чета, мать его… Умничающая что-то там нелепое про общий быт и семейные традиции.

Не мог напиться… Жажда иссушала меня, сколько бы я ни заливал в себя… Жажда по ней… По Бэлле… Только сидя здесь, в созданном ею за какие-то пару жалких недель тепле и уюте их дома в этом проклятом бездушном Сити, слыша ее звонкий смех, видя ее выразительные глаза, завороженно следя за плавными и грациозными движениями ее рук, я понял, как же сильно я хотел ее рядом… Я хотел пить ее… Я хотел её себе… Каждый день… Насыщаться ею, чтобы потом тут же снова испытывать жажду и снова припадать к ней исступленно… Но мое желание было глупым и наивным… Слишком поздно, Алан… Слишком поздно. Ты просрал всё. И горькое осознание этого факта пришло ко мне до конца именно здесь, сегодня, на этом долбанном ужине.

А еще я завидовал. Адски завидовал… Подло, по-черному… Такой завистью, какую испытывают слабаки, мерзавцы и отчаянные. Я завидовал этому мужчине, который имел право сидеть возле нее и нежно обнимать за талию… Он имел на нее права. Во всем… Не я… А я просто чувствовал себя жалким… Потому что Роберт не был ни мудаком, ни козлом… Мне не нужно было спасать ее от него, не нужно было освобождать от надоевшего престарелого мужа, как я себе придумывал наивно все те месяцы, когда воображал, что она все еще любит меня и тяготится браком с тем, кого поспешно выбрала назло, чтобы мне насолить…

Бэлла любила его… Ценила… Уважала. Сука, вот что было самым нестерпимым в этой ситуации. Проклял себя за то, что согласился сюда притащиться, да еще и взять с собой женушку по его настоянию… Проклял за то, что влез к ней в жизнь, как жук-навозник, начал ворошить прошлое, а она меня вовсе и не ждала… Она была счастлива, органична, довольна… Без меня. И не нужны ей были нахер ни мои деньги, ни мое влияние, ни моя любовь… Очень больно смотреть на все еще любимую женщину, которую по глупости упустил – и видеть, что она счастлива. Без тебя…

Теперь я понял, почему он был так уверен в себе. Так отчаянно уверен. Потому что верил ей. Потому что знал, что она его. Своим радушным приглашением к ним в дом он проявил не глупость, наивность или даже страх, какой можно бы было приписать фактом наличия у меня компромата на него. А ведь я, лох, думал именно так… Нет, этот Роберт не был ни дураком, ни самонадеянным. То, что он допустил меня сюда, говорило лишь о его желании демонстрации превосходства надо мной, которое он сейчас, совершено не прикладывая никаких усилий, действительно мне показывал. Так ведет себя альфа-самец, прохаживаясь по периметру своей территории. Вот так, Алан… Получай… Живи теперь с этим…

– Изабелла, все изумительно вкусно, – пропищала рядом Милена, действительно с аппетитом уплетая очередное блюдо со стола хозяйки, – такой радушный прием… Не думала, что во Франции бывают такие столы… Вы там все такие… Снобливые, сложные, утонченные…

Роберт улыбнулся снисходительно. Правильно сделал. Что лепечет эта курица? Рука-лицо…

– У нас не совсем традиционная французская семья. Я наполовину болгарин, ну а Иза, насколько я знаю, вообще ваших кровей. Мы любим эклектичную кухню и придерживаемся восточноевропейского гостеприимства.

– О, как интересно! Да, Алан мне говорил, что вы тоже с Кавказа, Изабелла. Какие красивые дети у вас, должно быть! Столько кровей! – сболтнула Милена, а мне тут же захотелось ее придушить, стоило только увидеть, как дернулась, не успев проконтролировать реакцию, Бэлла.

В этот момент мне было больно за нее. Физически больно. Малютка моя. Я должен был радоваться, что она не родила от него, но не было никакой радости. Сердце болело за нее. Моя добрая Белка, какой хорошей мамой она бы была… Какой красивой мамой. Горло опять процарапало от обиды и беспомощности. Снова залил свежие раны щедрым глотком виски.

– У нас