она всё ещё жива и, кажется, одета — что даже странно, если вспомнить предупреждение Танка про муров и их отношение к женщинам.

За жизнь, впрочем, Шпилька не особо переживала. Выжившие в Улье — не более чем статистическая погрешность. Выжившие женщины — вообще погрешность от погрешности. Можно себе представить, до какой ручки доходят изголодавшиеся по женской плоти мужики, если и впрямь не брезгуют даже низшими заражёнными.

Так что в том, что убивать её не станут, Шпилька была практически уверена. А вот в том, что с неё не начнут срывать одежду прямо сейчас — нет. И с этим надо было срочно что-то делать, потому что становиться подстилкой для муров она не собиралась ни при каких обстоятельствах.

Пока, правда, единственное, что было ей под силу — это лежать, делать вид, что до сих пор не пришла в себя, и прислушиваться.

Муров было трое.

— Сыч, да чё ты бздишь, я не пойму? Давай мы её ща по быстрому в корму, никто и не узнает. Врежем пару раз, чтоб молчала… — чуть ли не с мольбой в голосе говорил тот, что уже угостил Шпильку прикладом по скуле.

— Сыч, Леший верно балакает, — вторил ему другой мур. — Чё ты не как человек, а? Если тебе не надо, другим тоже не положено, что ли?

— Заткнулись оба, — тихо отвечал им третий голос, принадлежавший, по всей видимости Сычу.

И вот этот голос Шпильке особенно не нравился. Он был, мягко говоря, странный. Какой-то мурлычуще-урчащий и в то же время напряжённый, словно его владельцу тяжело было выговаривать слова.

— Да чё заткнулись-то сразу? Сыч, образина ты мерзкая, да она наша по праву. Мы бабу нашли, мы первые её и…

— Заткнулись, я сказал, — не повышая голоса, повторил Сыч. — Пахан сказал — баб первым делом к нему, и чтоб пальцем не тронули. Кто не сдержится — сам бабой в бордель пойдёт.

Шпилька незаметно выдохнула — время, чтоб придумать, как выбраться, ещё есть.

— Пахан сам пусть по кластерам погоняет! Чё это ему такая честь первым баб новых щупать, если он ничего для их поимки не дела…

Возмущение оборвалось на полуслове — трудно продолжать говорить, когда в лицо тебе прилетает чей-нибудь кулак.

— Смак?

— Да ладно, Сыч, понял я, понял, — сразу пошёл не попятную второй мур. — Всё, вопросов не имею, тащим в стаб её. Банщика только жалко, что, если и вправду она его?

— Не она. Банщик то ли сдуру на рапана попал, то ли решил поохотиться на него в одиночку. И проиграл. А баба просто вовремя рядом оказалась, вот и всё. Кто-то уже научил её, как надо заражённых мочить.

— Как скажешь, Сыч, ты тут главный. Только всё равно Леший прав — мы нашли, нам её первыми и иметь. Общей потом станет.

— Пахану поноешь, когда вернёмся, — так же спокойно откликнулся Сыч. — Расскажешь, что он думает по этому поводу… если выживешь. Всё, грузим бабу. Леший! Долго ещё зализываться будешь?

— Иду я, — неожиданно гнусаво откликнулся Леший — видимо, удар, который он получил, пришёлся по носу. — Ща подгоню тачку.

Из разговора Шпилька поняла только одно — сейчас её повезут в стаб, где муров будет намного больше, чем трое. А значит, бежать надо по дороге. Шансов справиться с тремя крепкими мужиками у неё практически нет, но уж лучше сдохнуть, чем стать общей подстилкой, как это тут называется.

Она едва сдержалась, чтоб содрогнуться, когда один из муров взвалил её на плечо. Нет уж, пусть думают, что она всё ещё без сознания. Может, получится ещё что-то полезное услышать.

Что за машина была у муров, Шпилька не поняла. То ли микроавтобус вроде того, который разнёс вчера вечером рубер-рапан, то ли грузовичок вроде родной российской Газели. Но уж точно не седан и даже не джип — нет там столько места, чтоб кулем свалить её на пахнущий резиной, бензиновыми парами и кровью пол. Значит, вряд ли муры будут всё время находиться в непосредственной близости от неё. Это хорошо — можно будет попытаться осмотреться украдкой.

Хлопнули двери, скрипнул стартёр. Тот, кто был за рулём, зачем-то поддал газу, и двигатель взревел раненым бизоном. Машина затряслась, словно в предсмертном припадке, в ноздри ударили выхлопные газы.

Шпилька рискнула приоткрыть глаза, огляделась через ресницы. Кузов. Значит, грузовик. Кабина наверняка отдельно, так что минус один враг — тот, кто сидит за рулём. Оставшихся двух не видно, наверное, устроились в глубине кузова. Саму Шпильку, подобно кулю с мукой, бросили возле заднего борта — перед глазами трепыхался брезент, которым накрыли возвышающуюся над кузовом конструкцию из металлических балок.

«Даже закрепить не удосужились», — презрительно подумала Шпилька.

Идей, как спастись, по-прежнему не было. Можно, конечно, попытаться выпрыгнуть из кузова — наверняка поможет эффект неожиданности. Но слишком рискованно — на скорости она наверняка переломает себе ноги. А если и нет, то всё равно не убежит далеко со связанными руками.

Грузовик, несколько раз подпрыгнув на ухабах, выехал на дорогу. Тряска прекратилась.

— Ну всё, цаца, доигралась. Мы тут одни, Сыч со Смаком комфорт любят, им, вишь ли, в кабине ехать охота. Никто нам теперь не помешает.

Голос принадлежал Лешему.

Грязная, вонючая рука облапала грудь. Шпилька мужественно вытерпела прикосновения.

— Хорошие дойки, мягкие. Задница, поди, тоже ничего, да?

Вторая рука легла на ягодицы, больно сжала, переместилась на ремень.

— Сейчас, сейчас, — суетливо забубнил Леший, расстёгивая пряжку. — А ты веди себя тихо. Заорёшь — пристрелю, и никакой Сыч мне не указ.

Справившись, запустил руку в штаны.

Шпилька резко развернулась на живот, своим весом прижимая руку Лешего, с размаху откинула голову назад в надежде врезать затылком по уже сломанному носу.

— Гнида!

Видимо, попала, куда хотела. Поднатужившись, крутанулась ещё дальше, на другой бок, и взбрыкнула всем телом.

Расчёт строился всего на двух факторах — неожиданности и близости борта. И в обоих Шпилька не ошиблась. Леший с криком перевалился через низкий борт, и Шпилька чуть приподнялась, высвобождая его руку. Поднялась, подтягивая штаны на место.

Мур так просто помирать не собирался. Неизвестно, как, но он сумел ухватиться руками за борт и прямо сейчас пытался ногами нащупать хоть какую-нибудь опору, чтоб влезть обратно в кузов.

— Во-первых, — холодно сказала ему Шпилька, ставя ногу на правую руку мура. — Домогаться женщину