слёзы Христовы, — промолвил Эстерхази.

Выше, выше и ещё выше, но не настолько далеко, чтобы нельзя было ясно различить, на столицу летели четыре колонны орлов — с севера, с востока, с юга и с запада, складываясь в крест: и, над какой-то точкой города, эти колонны сходились. И кружились над ней.

Удивлённые возгласы взвились от участников шоу; и они бросились к лошадям, размахивая карабинами. Генерал Аберкромби (конечно же, в своей коляске) не мог бы идти с ними вровень, но он выиграл хорошую фору и держал перед собой прекрасно видимые развевающиеся флаги Штатов и Конфедерации.

— О да, это паровая каллиопа, — объяснял майор Денди сторожу, — изготовлена из первосортного выдержанного английского дуба, прочного, как железо, или даже прочнее некоторого железа. Его достали с парохода «Леди Вашингтон», на котором я когда-то был капитаном и владельцем, после того, как тот сел на мель у мыса Гарретта; разве сменяю я её даже на красное дерево? — Сторож не ответил; хотя бы потому, что к тому времени пришедшая в движение каллиопа, накренившись, двинулась вперёд из Выгона. — «Да здравствует К’лумбия»[34], вот что я им выдам, ха-ха-ха! — Эта колымага не обладала мягким ходом. Зато обладала ходом уверенным. И скоро военные кличи и конфедератские возгласы конников смешались с хриплыми нотами паровой музыки.

— Шеф! Шеф! Это только что передали по гелиографу!

— Дай сюда, МОНТЕСУМА, ЗНАМЕНИТЫЙ УБИЙЦА ИМПЕРАТОРА МАКСИМИЛЛИАНА БЫЛ ЗАМЕЧЕН С ОТРЯДОМ НЕРЕГУЛЯРНОЙ КАВАЛЕРИИ ПРОСИМ ПЕРЕДАТЬ ИНСТРУКЦИИ; они все рехнулись, говорю тебе — рехнулись!

— Говорю, нужно ему сказать!

— А я говорю — пока нет!

— Ему нужно сказать!

— Тогда скажи ему сам…

— Это не моя обязанность!

— Бога ради, говори потише!

Игнац Луи, с некоторой снисходительной досадой, поднимает глаза от крайне любопытного примечания о Морице Луи и Прекрасной Мулатте, от которой происходила (так называемая) египетская ветвь морганатической ветви Августейший Фамилии; ну почему эти чиновники всегда его беспокоят? Почему они сами не могут принять решение? Зачем, в таком случае, вообще существует Конституция? Он бросает взгляд на часы, прищёлкивает языком и выходит прочь через потайную панель, вниз по тайной лестнице, чтобы навестить милых детишек в Лечебнице, через три двора отсюда. Временами Игнац Луи чувствовал поползновение отречься и уехать на Корсику, ловить сардин… или же в Чатанугу, где-то в Америках и вместе с Краснокожими Людьми охотиться на зубров.

— Так, теперь дорога перед нами чиста, быстрее! Быстрее!

Взмокший кучер отвечает: — Это не чистая дорога, это всего лишь дорога по совсем забитой улице — ты, что, не видишь людей?

— Тогда езжай прямо по ним!

— Ехать прямо по людям?

— Это будет не наша вина, но вина врага, ибо, по определению, условия войны определяет враг!

— Говорю тебе, шеф, это колдовство, колдовство, колдовство!

— Не вопи в мне в ухо, осёл! — Бустремович-Разбойник трижды сплюнул и трижды постучал по столу. Даже простое упоминание о возможном колдовстве внушало ему тревогу… конечно, у него и так имелось полным-полно поводов для тревоги. К примеру, эта гроза. Громовые раскаты, вспышки молний и дневное небо, тёмное, как ночью; достаточно скверно; но было очевидно, что всё это происходит лишь над старым Далмацким Дворцом — везде, за пределами окружающего кольца, куда ни посмотри — вот! ясно и солнечно! А после этого выпал град, с большими, как сливы, градинами — но лишь над ними — стонали подручные. А после этого прошёл дождь из лягушек. А после этого…

— По-вашему, кто во всём этом виноват? — вопрошает Бустремович.

— Кто ж ещё? — переспрашивает подручный, мотнув головой на тайную клеть наверху. — Ты ж не думаешь, что кто-то, такой важный, отправится в путешествие без своего личного колдуна, ага?

Разбойник грохает по столу огромным кулачищем. — Я ему своими руками глотку перережу, — рявкает он. — Он сдохнет, прежде, чем за него принесут выкуп, но нас тут уже не будет. — Но, всё же, Бустремвоич не двигается с места; и вдруг стены начинают источать красную, как кровь, жидкость, а комнату заполняет гнуснейшее зловоние; снаружи и сверху раздаются разноголосые вопли. Разбойник обнажает длинный кривой нож и, с ужасными проклятиями выбегает во дворик, где до сих пор стоят и роняют иголки очень старые зонтичные сосны — и, как только он направляется к своей цели, всё огромное скопище орлов перестаёт парить и кружить, и стремглав пикирует прямо в глаза Разбойнику, выставив когти и клекоча.

В другом районе города, в башне, четверо мужчин в мундирах без каких-либо знаков различия. Они стоят у окон и смотрят в телескопы. — Установленное время уже очень близко, — говорит один из них, — и, вероятно, часовой механизм в адской машине может сработать раньше.

— Можно ли узнать, что за чертовщина творится там, внизу?

Третий заявляет, что ему тоже очень интересно, но придётся просто ждать. — Пока мы не увидим или не услышим взрыва. Или и то, и другое.

— Боже правый! — восклицает четвёртый. — Возможно ли такое, что Император, по той или иной причине, покинул Императорский Дворец и это стало причиной беспорядков?

Все испуганно ахают; затем отзывается первый оратор: — Этого быть не может, он — личность непоколебимых привычек. Однако, я предлагаю, чтобы мы скоординировали свои наблюдения. Пусть каждый посмотрит в определённом направлении и скажет, что увидит; согласны? Замечательно. Север, что у вас?

— Невероятный затор. Движение связано. Кажется, ничего не движется. Вообще ничего.

— Именно так. Юг?

— Громадная толпа людей забила улицы. Все стоят на коленях. Может ли быть, что все они молятся?

— Кто знает? Поскольку Восток — это я, то… Нет. Нет. Этого не может быть. Мои глаза переутомились от напряжения. Запад, пожалуйста ваш отчёт?

— Да. Я вижу линии остановленных трамваев, вереницы оставленных лодок на канале — и реке, линии остановленных железнодорожных составов. Ну, Восток, теперь вы сообщите?

Спустя ещё минуту молчания, Восток произносит странно зажатым голосом: — Я вижу старый Далмацкий Дворец, где поселился условно освобождённый и помилованный Бустремович-Разбойник. Я вижу… Я вижу… Ладно, я вижу американских краснокожих индейцев в перьях и боевой раскраске, и вижу американских covboyii с Дикого Запада, в замше с бахромой, и все они верхом, и скачут вокруг старого Далмацкого Дворца и палят по нему, а сейчас я вижу фигуру, ужасно похожую на американского посла в странной конной повозке, которой он правит, и он трубит в горн, а прямо сейчас я вижу совершенно немыслимый экипаж, который, кажется, вмещает внутри церковный орган, но явно движется при помощи пара, как локомотив, хотя, как всем вам известно, никаких железнодорожных путей