плавный, как залив моря. На западе, словно изрезанное петляющей рекой поле, нежное голубоватое ухо, а справа — на востоке — второе, розовое и прозрачное, словно туман при свете встающего солнца.

Огромная эта территория пространств, на котором кажутся морщины — горами, пот меж ними — голубыми озерами, застывшими среди гор. И только глаза делают живыми это пространство. И все же, когда они замирают, кажется, что земля и эти лица похожи друг на друга, как две птицы на одном выстреле. Взиууууу, — как пуля через зал, и над лицами Главной пары вспыхнул Образец. Лицо Образца было хорошо видно до начала вечера, огромное висящее над всем залом, но вот когда потушили свет и высветили только лицо будущей Главной пары, погасло и лицо Образца. Чтобы глаза на мгновенье забыли о его совершенстве и снова наново увидели, как прекрасна эта великая территория, необъятна и исполнена гармонии и соразмерности.

Теперь это уже ансамбль, трио — два лица Пары и третье — Образца. Как танцоры на сцене, одновременно, разом, синхронно, перевернулись они направо. Пауза. Зал только зрачки перекинул направо, за ними, как фокусник один черный шар — из левой руки в правую. Пауза. И на глаз видно, что это за работа, один к одному. О таком только грезить во сне мог бы каждый сидящий в зале. Если бы и над ним работал Великий…

Сколько мыслей пробуксовало, как мотоцикл, в голове, сорвалось с места и улетело в голубую даль.

— Ах… — Общий выдох вышел наружу. В нем и зависть, и ненависть, и сострадание, и соучастие, и наполнение мечты… Разве все расшифруешь?..

Загорелись цифры степени подобия. Иллюстраторы работают как часы. Первый — минус ноль три сотых, второй — минус ноль две. Наш Гример о таком и мечтать не мог, даже по новым данным. Сердце куда-то, как мышь, юрк вниз — и вроде, как яйцо, сейчас разобьется. Нет, еще задержалось, опять зрачки в левую руку фокусник перекинул, и все три лица налево перекинулись. Что это?.. Мышь вернулась на место, яйцо — в скорлупу, хотя там, возможно, был уже цыпленок… Муза поперхнулась. Знакомые похолодели, незнакомые глазом моргнули, как будто на них замахнулись. Вспыхнул свет на сцене, и погасли проекции пары. Остался только один неподражаемый Образец.

Великий не поверил глазам своим — во-первых, степень подобия была минус ноль одна десятая, а во-вторых, под правым ухом он увидел увеличенный огромный, грубый шов. Не может быть — он помнил, как его тщательно привели в порядок, и еще именно тогда, заканчивая шею, подумал, что мог бы и больше сделать с лицом, если бы у него было время. Великий посмотрел на Таможенника и увидел на лице его испуг и недоумение. То же самое, наверное, выражало и его лицо, так что Таможенник — зеркало. Великий вспомнил вчерашний вечер и перевел глаза на Председателя. Тот был бесстрастен и спокоен. Но, может быть, это недоразумение. Может быть, ничего страшного. Там сидят проверенные иллюстраторы. И сейчас, когда на помосте появится пара номер два, все встанет на свои места. Нет, не все в порядке. Зал волнуется. У многих такие степени Подобия. Почему не они? Такого не было на их глазах ни разу. Что-то случилось. Еще не понимает никто что, но случилось. Муза вцепилась в руку Гримера. Гример подался вперед и как будто оцепенел. Сейчас его пара. Шрам явно положен уже после операции. Это не Великий. Зачем, разве недостаточно было того, что у пары Гримера выше коэффициент подобия, чем у первой пары? Запас прочности… А если это не так? А если он не дотянет, тогда его победа будет только для них победой, а для него — нет. Он не смог сделать, что был должен, или вообще не нужно было стараться, и можно было с его параметрами готовить пару. Не может быть! Голова пошла кругом. Неужели он ничего не значит, и его ремесло, и его уровень, и его жертва — своим покоем, и именем, и жизнью, и Музой… И его сроки, в которые он сделал невозможное. Стоп, перестань мучиться заранее. Сотые уже на помосте. Уже идет работа с их лицами, как флюгеры, вертятся они на экране. Опять фокусник зрачками жонглирует. Опять трио под эту музыку исполняет ладный и синхронный танец. Одно па, второе.. Ах, как прекрасен Образец. Еще одно…

Цифры.

Цифры.

Цифры, много говорящие залу, а уж Гримеру! Каждое подобие в пределах сотых, но он так точно даже не работал, его параметры были грубее. И то, что для всех стало ясно только через несколько минут, Великий и Гример вычислили прежде. Великий посмотрел со сцены на Гримера, которого учил, не очень веря в его незаурядные, но в достаточной степени приличные способности, но учил как человека одаренного, необыкновенного. А вдруг? Чтобы перед собой не возникло вины непонимания, Великий сощурился. Так удобней смотреть ученику в глаза. Не может быть! Гример отвел глаза… Щенок! Брезгливость исковеркала губы Великого. Ну ладно, еще не все кончено. Он перевел прищур на Таможенника. Лицо его было растерянно-удивленным. Растерянности и удивлению его верил Великий, но вот неучастию в происходящем поверить не мог. Не мог! И эта мысль теперь медленно поднялась в мозгу Великого, как тяжелая птица, которая была, но принималась им за куст в сумерках, потому что свет был там, где была нежность от мужской дружбы. И все-таки мозг верил, а ощущение нет. Ну да не в этом дело, вспыхнула кровь, и птица, обнаруженная светом, стала двигаться, маша крыльями, и вот уже тесно ей внутри и грудь выдохнула ее… Великий любил драку, поэтому он и стал Великим. Чему удивляется он? Сам же еще даже влез на это место. Тогда он умел драться. А что, разве умеющий может разучиться своему уменью? Сытый лев не перешибет хребта козлу, потому что перед ним всегда сырое и свежее мясо. Зачем? Но дайте льву проголодаться… Но никакого прыжка. Надо еще более прикрыть глаза и спрятаться за этот занавес, чтобы другие не разглядели твоих движений. Очень удобная вещь — веки. Ага, Таможенник заволновался, но незаметно. Сейчас уже идет степень — минус ноль, две сотых. Ого, выше его контрольных данных. Не может быть. Но теперь дело не в том, что может быть и чего нет. Работа — это те пустяки, которые уже остались позади, дело не в ремесле. В политике. А в политике нет законов, а есть проигрыш