— Где изба Фисуновой? — спросила я, когда кумушки начали основательно перемывать кости Елене.

— За магазином развалюшка стоит, — уточнила Тоня, — нищета голимая.

— Самой жрать нечего, в калошах зимой и летом рассекает, а шавкам мясо берет дорогое, — добавила Настя, — с псами и с кошками разговаривает, как с людьми.

— Не, — расхохоталась Тоня, — опять ты не права. С нами она ваще общаться не намерена. Ниже ее достоинства с соседками чайку попить. Понаехавшие все такие.

— Фисунова тоже из Москвы переселилась? — уточнила я.

— Не! Они с матерью к нам перебрались из Дедовска, — заявила Тоня, — Ленке тогда год стукнуло. В пеленках сидела.

— Сейчас ей небось соракет с хвостом, — заметила Настя, — хотя выглядит старухой. Не коренная она, как мы. Чужая.

— Понаехавшая. А такие всегда местным из зависти гадят, — поставила точку Настя.

К моему горлу подступила тошнота. Забыв попрощаться, я поспешила к калитке.

— Так мой Андрюша придет к вам на работу? — крикнула Тоня.

— Пусть не спешит, наш Гриша уже пошел в Ложкино, — заявила Настя, — пока мы тут разговоры плели, зять уж небось до поселка домчал.

— Ах ты, коза драная! — завопила Антонина. — У моего мальчика решила работу откусить.

Я вышла на дорогу и направилась к местному магазину, ощущая, как под черепом начинает медленно ворочаться боль. Вот только мигрени мне сейчас не хватало!

* * *

— Молоком не торгую, — сказала женщина в платке, выходя на крыльцо, — корову не держу. Яиц тоже нет, картошка только для себя. Извините. Ничего на продажу нету. Загляните к фермерам, они на поле живут.

— Спасибо, — поблагодарила я, — мне продукты не нужны. Ищу Елену Фисунову.

— Я перед вами, — не удивилась хозяйка. — А вы кто?

— Дарья из поселка Ложкино, — представилась я, — Валерий нам по хозяйству помогает.

— А-а-а, — протянула Лена, — говорил он о вас. Собак любите.

— Верно, — улыбнулась я, — дома стая живет. Вы тоже к животным хорошо относитесь.

— Пристраиваю в добрые руки, — уже другим тоном объяснила Фисунова, — вчера на обочине щенульку нашла, на диване сейчас дрыхнет. Проходите в дом.

Я вошла в просторную комнату и ощутила себя маленькой девочкой. Диван, стол, стулья, скатерть, занавески, сервант с чашками-рюмками — все было как у нас с бабулей, когда я только пошла в школу.

— Садитесь, — гостеприимно предложила Лена. — Вам надо что-то в коттедже сделать?

— Да, — соврала я, — звонила Валере, но он не отвечает.

— Трубка у него отключена, — вздохнула Лена, — очень мне беспокойно. Носов сегодня собирался к Нине на кладбище ехать. А сам куда-то делся.

— Кто такая Нина? — мигом спросила я.

— Жена Валеры, — растолковала Фисунова, — в интернате жила.

— Антонина и Настя спорили, как зовут женщину, Вера или Галя, но так и не пришли к единому мнению, — сказала я. — Носов вдовец?

— Да, — кивнула хозяйка, — умерла она. Местное радио не всегда сообщает точную информацию.

— Верно, — кивнула я, — соседки считают, что Носов дома не ночевал, потому что напился.

— Валерий умный мужик, — поморщилась Фисунова, — много работает. Не верьте, пожалуйста, сплетням. Не пьет он.

— Кумушки утверждали, что Носов только четырнадцатого апреля за водку хватается, — справедливости ради уточнила я.

Лена поджала губы.

— Ясно. Доложили вам про смерть Кати.

Я кивнула.

— Назвали девочку наркоманкой? — спросила Елена.

— Сказали, что она погибла от передозировки, — согласилась я.

Фисунова положила руки на кружевную скатерть.

— Так да не так. Катя не употребляла эту гадость.

Я всплеснула руками.

— И про наркотики кумушки солгали?

— У Антонины сын, у Насти зять, оба безработные, — вздохнула Фисунова. — А Валеру постоянно в Ложкино зовут. Если репутацию Носову подмочить, то он доверие жителей потеряет, а крыши-то им чистить надо. Расчет их понятен. Обе надеются, что их родственников пригласят. Только Носов еще электрик, столяр, механик, даже гальванщик. Если у вас есть что-то с позолотой и она ободралась, отдайте Валере, назад новеньким получите. Катя не баловалась наркотиками. Хорошая девочка была. Студентка. А потом обманула отца, сказала: «Мы с подругой в Питер сгоняем, город посмотрим. У нее там бабушка, она нас ночевать пустит». Валера сам не врун, и дочка его никогда за нос не водила, поэтому сомнений у отца не возникло. А потом из полиции позвонили: «Приезжайте труп опознать».

Фисунова сдернула со спинки стула пуховый платок и накинула его на плечи.

— Валерию объяснили: Катя наркокурьер, у нее в желудке были капсулы с героином, несколько разорвалось. Девушке стало еще в полете плохо, ее вырвало. Когда самолет сел, Катя вышла в зал прилета, ее снова стошнило, и она умерла. Сначала решили, что у нее какая-то болезнь, потом нашли капсулы в желудке, посчитали девочку перевозчицей.

Фисунова посильнее завернулась в платок.

— Через несколько дней Валерия снова следователь вызвал и огорошил: «В контейнерах, которые ваша дочь перевозила, не героин, а сода».

— Сода? — повторила я. — Зачем ее в желудке прятать? В любом магазине можно дешево купить.

— Вот и Валера так же отреагировал, — печально заметила Елена, — а у полицейского новая версия на языке. Катя все равно наркокурьер. Она отправилась за товаром, но поставщик ее надул, подсунул соду.

— М-м-м, — пробормотала я. — Почему же тогда девушка скончалась?

— В полиции объяснили: психосоматика сработала. Покойная думала, что везет наркотик. Когда ее в самолете стошнило, наружу вышла белая субстанция. Екатерина подумала, что в желудке у нее много отравы…

— Ясно, — кивнула я, — все равно она наркокурьер, просто обманутый.

Щеки Елены слегка порозовели.

— Подробностей я не знаю. Того, кто девушку за дурью отправил, искать не стали. Следователь отцу объяснил: «По какой статье дело возбуждать? Перевозка соды? Да хоть тонну тащи, это не запрещено». Носов понял, что не хочет никто разбираться, и больше в полицию не ходил. В корости жена его умерла. Да, он выпивает четырнадцатого апреля, но только раз в году, в печальную дату смерти Кати.

Фисунова скрестила руки на груди.

— Не из тех я людей, что много болтают. И о чужих горестях-радостях, любых делах никому не докладываю. Но сейчас исключение сделала. Валерий о вас часто говорит, ему и собаки, и члены вашей семьи нравятся, не пафосные, не подчеркивают: мы богатые, а ты рвань жалкая. Когда у меня кошка Люська заболела, ваша Маша ее бесплатно вылечила. Деликатно поступила, не заявила: «Знаю, что вы нищая, поэтому ни копейки не возьму». Я бы ей и в этом случае в ножки поклонилась, и правда денег на операцию не имела.