Брат Сеговий некоторое время посматривал на мои манипуляции через плечо, затем порывисто вздохнул и молвил:

– Ну что, господин Блас, хорошо? Вот сейчас, заверяю вас и прямо чувствую, вам должно стать совсем хорошо!

Я понял, что он имеет в виду состояние «прихода» и, кивнув, промычал:

– Умг-му-у!

– Через час мы будем в Пятигорье, заверяю вас, а пока – не сыграть ли нам, господин Блас, в кости?

По блестящим его глазкам я прочел: он решил, что я под «чудом» и легко проиграю все деньги, забыв себя и поддавшись азарту. Он не знает, что остатки дури давно выветрились. Я бросил кости еще три раза, все три – сдвигая стакан, и, убедившись, что смогу выиграть без труда, кивнул:

– Умг-му-у!

– Ашар запрещает по понедель… – начал брат Аммосий, но брат Сеговий с преизрядной ловкостью сунул ему локоть куда-то в область печени, отчего у брата Аммосия округлились глаза и кровь отлила от лица.

«Понедельник, – отметил я про себя. – Вспоминая известный анекдот: ну, блин, и начинается неделька! Надеюсь, за час, что остался до Пятигорья, нас не настигнет погоня, иначе я рискую разделить участь героя анекдота…»

Брат Сеговий пробрался ко мне, шелестя кулями с рыбой, устроился рядом, от чего задник шарабана изрядно просел.

– Приступим же, благословясь.

И хозяйским жестом сгреб кости, взвесил на мозолистой рабочей ладони, кивнул, бросил несколько раз, не сдвигая, разумеется, стаканчик. Всякий раз кости выпадали по-разному. Монах уверился, что кости без изъяна, и радостно потер руки.

Мы начали играть, я по-прежнему изображал опьянение – что было не очень затруднительно. Десять золотых в моем кошельке тревожили клирика от кончиков покрасневших ушей до самых, надо полагать, пяток.

Я проиграл ему всю медь, затем серебро, потом пару золотых крон, и, когда брат Сеговий, раскрасневшись от алчности, окончательно уверился в том, что фортуна к нему благосклонна, а я – пьяный лох, предложил поставить восемь оставшихся золотых против шарабана, коней, обеих ряс с исподним и брата Аммосия.

– И меня? – ужаснулся молодой клирик, но брат Сеговий, войдя в раж азарта, взмахнул кулаком:

– Цыть!

– Но, брат Се…

– Цыть, я сказал! Играем, благородный господин Блас, играем на все!

– Играем сразу, по броску каждому.

– Идет!

– Мечите первым, святой отец.

Брат Сеговий выкинул пять-три-четыре. Неплохой расклад, даже очень.

Я взял стаканчик, долго тряс, затем, припечатав его о пол шарабана, сдвинул в сторону – едва заметно.

Шесть-пять-четыре.

Брат Сеговий громко ахнул.

– Снимайте исподнее, брат Сеговий, – сказал я спокойно. – Ашар велел делиться.

Брат Сеговий уставился на меня взглядом тупого ишака.

– Долг в кости – долг чести! – перефразировал я. – А кто не платит, того ждут кары ан… не важно какие, но скорее кары земные, чем небесные. – И до половины вытащил из ножен шпагу.

Энергия азарта, победы, знакомая по земным делам, охватила все тело. Это ни с чем не сравнимое чувство, когда у тебя получается выиграть, победить, устроить все так, как хочешь именно ты. С почином в новом мире, Аран Торнхелл! И тут тоже – все у меня получится.

– Ап… Ап! – Брат Сеговий хватал ртом воздух.

Я смотрел на него трезво и угрожающе и видел, как постепенно – очень медленно – понимание случившегося отражается в его блекло-серых глазах. Его обжулили, обставили, да еще и на том поле, где он сам привык побеждать. Руки его начали беспорядочно шарить по рясе, он будто искал что-то и не мог отыскать. Может быть, свою давно атрофированную совесть.

Брат Аммосий пискнул, как придушенная крыса. У монашка-то совесть еще не окончательно усохла. Он свернул к обочине и остановил повозку. Разгоряченные кони фыркали и глухо били копытами.

– Брат Сеговий, я же теперь… теперь… Вы меня проиграли!

Я мог бы ответить вместо монаха: «Да. И тебе этот урок пойдет на пользу, молодой дурак, немножко взбудоражит и вернет к правильным ценностям, а не только тем, что выражаются в звонкой монете, которую ты получаешь за продажу «чуда». Совесть и сочувствие людям, надеюсь, поселятся в твоей душе, которая едва не стала душонкой, и на людей, прикованных к позорному столбу за долги, ты не станешь смотреть с циничной безучастностью. А твой криминальный наставник брат Сеговий публично унижен и более никогда не будет для тебя авторитетом. Когда и если я приду к власти, я буду знать, с кем иметь дело в монастыре Ашара в провинции Гарь. Ну, скажем так, в одном из монастырей.

– Азартные вы ребята, – промолвил я. – Так вот играть с первым встречным, не узнав толком, кто он… – И усмехнулся – зловеще. Не хватало лишь дьявольского хохота, но я решил не перебарщивать.

– Ой… – провыл брат Аммосий гугниво. – О-о-ой…

– Тихо, тихо, – сказал я, заметив, как волосатая лапа брата Сеговия, перестав елозить по рясе, сомкнулась вокруг полированной рукояти шестопера. Лицо его при этом стало задумчиво-отрешенным, словно он решал задачу – как проще развалить мне череп, а потом незаметно выбросить из повозки. – Милость Ашара не покинула вас, братья. Мне нет нужды забирать у вас исподнее и жизни, хотя я могу отнять у вас все. Тихо, говорю я! Вы оставите мне повозку и лошадей, братья, остальной долг я… спишу… Как тем, что у столба… Ну вы понимаете, верно?

Я перехватил мохнатое запястье брата Сеговия и сжал. Хватка Торнхелла – а я уже мог убедиться в том ранее – была железной, намного сильнее, чем у моего земного тела.

– Любезный брат Сеговий, выметайтесь наружу.

Любезный брат Сеговий открыл толстый рыбий рот, но я сдавил еще сильнее, и он покорился. Кряхтя, выбрался из шарабана; я выскользнул следом.

– Любезный брат Аммосий, вытаскивайте мешки и бросайте на обочину.

Взгляд Сеговия ожил:

– Вы оставляете нам рыбку, господин Блас?

– Ну конечно, – сказал я. – Мне эта дрянь без надобности. Не правда ли, получить проигранный груз… сродни чуду?

Он понял, потупился, затем взглянул на меня с оттенком благодарности.

По его глазам я увидел, что таки да – чудо свершилось. Потеря такого количества драга могла весьма дурно отразиться на его репутации. Настолько дурно, что он и брат Аммосий вряд ли рискнули бы вернуться в монастырь – отец настоятель, или кто там курировал все дела с «чудом», за потерю груза укоротил бы им жизни.

Не знаю, сколько килограмм «чуда» было в каждом из мешков, но брат Аммосий изрядно взопрел, пока их вытаскивал.

Я велел монахам отойти к обочине и начал отступать спиной к передку шарабана, на всякий случай поглаживая эфес шпаги. Впрочем, оба брата не выказывали враждебных намерений.