Тетя Патрисия улыбается и гладит меня по руке.

– Это будет так весело! Когда двое ребятишек, которые должны были играть Иосифа и Марию, заболели, Гарольд вызвался заменить Иосифа. Его младший брат тоже здесь – вот он, – говорит она и показывает на уменьшенную копию Гарольда, одетую в костюм пастушка. – Нам просто нужна была Мария! Поэтому, когда мама придумала эту безумную идею со свиданиями, я сразу ухватилась за нее, потому что подумала, что это может быть отличным решением нашей проблемы.

Вы, должно быть, шутите.

– Это будет весело! – вновь восклицает она визгливым голосом.

Она подводит нас с Гарольдом к центру яслей, где женщина с клавиатурой показывает наши места.

Ко мне подходит девочка, на вид лет двенадцати. Она одета во все белое, а за плечами виднеются крылья больше нее самой. Она шепчет:

– Ты раньше с ним хоть раз встречалась? – и кивает на Гарольда.

Я мотаю головой.

– Нет.

Она морщит лоб.

– Что ж, берегись. Не зря его называют Гарольд Тысячерукий.

Прежде чем я успеваю сообразить, что она сказала, тетя Патрисия кладет мне на руки настоящего живого младенца.

– Вот зачем ты была нам нужна. Та Мария тоже была ученицей средней школы. Мама этого ребенка не желает отдавать его в руки никому моложе. Увидишь, все получится!

О господи.

Младенец – ему не больше нескольких месяцев – поднимает на меня глаза. Мы таращимся друг на друга несколько секунд, а потом он открывает рот и выдает самый пронзительный крик из всех, которые я когда-либо слышала.

И это не преувеличение – ведь вокруг меня всегда было много малышей.

Я пытаюсь вернуть его тете Патрисии, но она отстраняется.

– Мы хотим, чтобы все было аутентично, поэтому все нормально, пусть немного поорет.

Аутентично? На мне роба, сверкающая огнями. Я кладу младенца на свое плечо и похлопываю его по спинке. Делаю все, чтобы успокоить его, и так сильно потею, что мой нимб постоянно соскальзывает с головы.

Через десять минут малыш наконец успокаивается. Если я буду продолжать так качать его, то, возможно, он больше не будет вопить. Не облегчает задачу и то, что каждые тридцать секунд мне приходится шлепать Гарольда. Прозвище «Тысячерукий Гарольд» ему подходит абсолютно. Я двигаюсь ритмично: качаю ребенка, пихаю локтем Гарольда, посылаю убийственный взгляд тете Патрисии. Ближе к пяти уже думаю о том, что свалю раньше, чем придет за мной Оливия.

А потом сюда приводят животных.

* * *

Когда наконец приходят Оливия и Чарли, козел рядом со мной съел уже три дюйма моей робы и не намерен на этом останавливаться.

– Вы опоздали! – цежу я сквозь стиснутые зубы.

Чарли вытаскивает свой телефон и, прежде чем я успеваю спрятаться за Гарольда, делает фотку.

– Я убью тебя, Чарли Мессина. Ты – покойник.

Он быстро что-то пишет, потом поднимает руки вверх, сдаваясь.

– Прости, но Марго написала мне, что предлагает двадцать баксов за фотку. Я не мог не откликнуться.

Гарольд пользуется моментом, чтобы заявить о своих претензиях на меня. Он обнимает меня рукой и говорит:

– Мы просим тебя не останавливаться на дорожке.

Я толкаю его большим пальцем и смотрю на Оливию.

– Вот с этим пора завязывать. – Я поворачиваюсь к Гарольду и спрашиваю: – Кто это – «мы»? У тебя что, в кармане мышь сидит?

Его рука скользит по моей спине, и я понимаю, что она движется к моей попе. Снова.

Я высвобождаю одну руку из-под ребенка, хватаю Гарольда за шкирку и подтягиваю так сильно, что он поднимается на цыпочки.

– Если ты еще раз попытаешься потрогать мою попу, я буду держать тебя до тех пор, пока козел не съест твои штаны, начиная с ширинки.

Глаза Гарольда становятся огромными, и он вытягивает руки по швам.

– Понял.

В этот момент раздается леденящий душу визг козла, а потом лампочки на моей робе гаснут.

– Думаю… козла ударило током от лампочек в твоей робе, – ошеломленно говорит Оливия.

Чарли ржет так сильно, что вот-вот надует в штаны.

– Это самое потрясающее зрелище!

Я отпускаю Гарольда и поворачиваюсь к козлу. По всей видимости, ничего слишком серьезного не случилось, потому что животное уже вернулось к своему занятию – поеданию подола моей робы.

Прежде чем Чарли успевает опомниться, я вручаю ему младенца.

– Стой! Стой! Что ты делаешь? – кричит он, а я бросаюсь к выходу.

– Собираюсь снять эту робу, прежде чем козел откусит мне полноги. Мама этого ребенка стоит вон там, в голубой блузке. Отдай его ей, и уходим отсюда.

Люди вокруг шепчутся и показывают на меня пальцем, но мне плевать. Я ни секунды больше не могу выносить Гарольда. И козла.

Ныряю за ясли, срываю с себя костюм и отдаю его какой-то женщине, которая присматривает за цыплятами.

– Что это? – смущенно спрашивает она.

– Костюм Марии. Его нужно будет подремонтировать перед следующим новогодним спектаклем.

Когда я встречаю Чарли и Оливию на парковке, до меня доносится крик Гарольда:

– Ты была моей лучшей подружкой, Софи! Позвони мне, если захочешь встретиться снова!

– Боже, это восхитительно! – улыбается Чарли.

Оливия обнимает меня.

– Ты умеешь производить впечатление! Сначала Сэт захотел повторить свидание, теперь вот – Гарольд!

Мы уже почти доходим до машины, когда вдруг слышим позади себя тяжелые шаги. Нас преследует тетя Патрисия.

– Как мы будем играть сцену Рождества без Марии? – кричит она через всю парковку.

– Не останавливайтесь, – шепчу я Оливии и Чарли. Мы ускоряем шаг, а потом переходим на бег. Когда добегаем до машины Чарли, тетя уже здорово отстала от нас.

– Прыгайте! – командует Чарли.

В мгновение ока мы оказываемся в машине и срываемся с места.

– Ну и сколько раз этот ребенок пытался ухватить тебя за попу? – спрашивает Оливия, когда мы наконец выезжаем на трассу.

– Да я сбилась со счета! У него есть прозвище – Тысячерукий Гарольд. Какая-то маленькая девочка предупредила меня об этом еще в самом начале.

– Тысячерукий Гарольд! – ржет Чарли. Он бросает на меня взгляд в зеркало заднего вида. – Давненько я так не смеялся, как сегодня. А ты выглядишь гораздо лучше, чем несколько дней назад.

У меня щеки болят от смеха. Припоминаю, что то же самое сказал мне вчера вечером Уэс.

– Я тоже согласна, что ты выглядишь намного лучше, – говорит Оливия. – Мы скучали по тебе.