Видно было и отсюда, что телезвездочка млеет от восторга. Нуда, сенсация получалась хлесткая не только по шантарским меркам: видныйяпоновед, милицейский произвол, безобидная игрушка в роли грозного холодногооружия… Если грамотно развивать тему, труженикам камеры с неделю можнокормиться на сегодняшнем инциденте.

Они медленно двинулись в сторону стоянки машин, Яшанегромко, с большим пафосом сказал:

— Лишний раз убеждаюсь, что мы, евреи, богоизбранныйнарод. Любого гоя обведем вокруг пальца.

Смолин покосился на него, громко фыркнул. Яша ответил емуневиннейшим взглядом — ох, прохвост…

К еврейству Яша, первые тридцать с лишним лет жизни носившийсамую что ни на есть славянскую фамилию Сидоров, отношение имел самоеприблизительное. Еврейской крови в нем имелась ровнехонько одна шестнадцатая,от прапрабабушки. По израильским законам это вовсе даже и не дает правачеловеку числить себя евреем — но израильские законы, во-первых, далеко, аво-вторых, Яша вовсе и не собирался на землю обетованную. Он просто-напросто,когда буйствовала перестройка, выкрутил руки чиновничкам паспортного стола,громогласно требуя восстановить историческую справедливость, то есть вернутьему национальную идентификацию. В случае отказа он угрожал едва ли невмешательством Цахала, не говоря уж о международной прогрессивнойобщественности. Кто такой Цахал, в паспортном столе наверняка и не ведали, но втогдашней обстановке полной и законченной шизофрении в антисемиты ичерносотенцы никому не хотелось, — и Яшу в два счета сделали Гольдманом. Ивовсе уж забытым оказался тот факт, что прапрабабушка Гольдман сбежала из домаи крестилась в православие, чтобы выйти замуж за бравого паровозного машиниста— тем самым, собственно говоря, из еврейства выпав напрочь.

Яша рассчитал все точно: адвокат с довеском «еврей», чтогреха таить, в глазах многих и многих выглядит гораздо предпочтительнее техсвоих коллег по ремеслу, кто таким довеском похвастаться не может. И летпятнадцать уж процветал господин Гольдман, благо и законником был хорошим —даже иные столпы шантарского национал-патриотизма к нему украдкой бегали присерьезной нужде, а не к расово-чистым единомышленникам.

— Ну да, — сказал Смолин, ухмыляясь. —Страшная еврейская мафия, Гринберг и Гольдман, одержала очередную победу… Яша,нынче же садись и твори жалобы. В областное УВД, в управление собственнойбезопасности, в прокуратуру. От моего имени, от Извольского. Смотри, чтобыстиль не совпадал. Прожженный антиквар и возмущенный интеллигент по-разномуизъясняться должны…

— Не учите ученого, ребе Гринберг, — с большимдостоинством изрек Яша. — Все будет в лучшем виде… — он задумчивопокивал головой. — Итак… Что же мы теперь имеем по результатам погрома,учиненного гражданином майором? Твоего парнишку отмазали, дело рассыпалось, по«Фрегату» и «Эльдорадо» дела не возбуждались вообще, Вову Багдасаряна импришлось отпустить без возбуждения дела. Как дважды два доказали им, чтоконтрабанду тут не пришьешь, золото он не из Белоруссии вывозил через границу,а попросту имел при себе, транзитом пересекая территорию означенной державы…Лешенька Маевский, несмотря на то, что единственный из всех моими услугами невоспользовался, тоже отбился… В общем, смело можно сказать, что атака отбита повсем направлениям. Неплохо, а? Учитывая сегодняшний случай, который майору ещеаукнется…

— Ну конечно, все просто великолепно, — сказалСмолин с наигранным энтузиазмом. — Вы гений, ребе Гольдман, кто бысомневался…

Надежный человек Яшка в профессиональном плане — но и онзнал только то, что ему следовало знать. Обо всем остальном, сопровождавшемлетягинские ужимки и прыжки, Смолин ему ни словечком не обмолвился. Не былопока что такой необходимости. А потому в глубине души восторгов собрата поеврейской мафии не разделял. Летягина, в конце концов, если все и дальше пойдеткак планировалось, можно будет из игры исключить насовсем. На него уже и такпоглядывают косо вышестоящие, раздосадованные кое-какими звоночками и беседами.Черный юмор в том, что со стороны бурная деятельность майора и в самом делевыглядит бестолковой возней, приносящей конторе одни разочарования и проигрыши.Он же не может сказать правдочку: мол, я оборотень, я продажный, мне поручено…Самоубийцей надо быть…

Майора рано или поздно урезонят. Вот только те, кто егонанял, так и остаются пока в тени, не имеющими лиц и имен привидениями, изамысел их пока что не угадывается. А значит, расслабляться рано…

— Яша, — сказал Смолин, — уж ты-то в своемвеселом ремесле знаешь всех и вся… Косов Виталий и Борис Музаев — что за типы?

— Да, в принципе, шелупонь, — не раздумываяотозвался Яша. — Мелочовка. Серьезные люди с ними не связываются. Погрязненьким делам специализируются ребятки. Вроде подпольных абортмахеров в тевремена, когда аборты были запрещены. В приличном обществе не приняты, как говорится…А что?

— Да так, — сказал Смолин. — Знакомый один сними пересекался.

— Скажи, пусть не связываются, — серьезнопредупредил Яша. — Дешевая парочка, о нее пачкаться не надо.

— Так и передам, — кивнул Смолин.

С бегом времени Смолин все больше и больше убеждался: завсеми непонятками по-настоящему серьезные люди категорически непросматриваются. В тумане прячется мелочь, шпана, собственно говоря… бедатолько, что и эта шпана, как показали последние события, может оказатьсяпо-настоящему опасной…

И он решился.

— Ты что такой грустный? — жизнерадостно вопросилЯша. — Поехали в «Какаду», отметим победу?

— Пожалуй, — сказал Смолин. — Только мы непобеду будем отмечать, а поговорим о довольно серьезных делах… Сейчас, подождемИзвольского.

Он включил телефон, посмотрел журнал. Непринятых звонковнасчитывалось только два: от Инги и Шварца. А вот Лешенька Маевский, хотя ужполтора часа назад должен был закрыть свое заведение и отправиться домой, так ине позвонил, не озаботился судьбой своей машинки. Логично…

Все прошло без сучка, без задоринки. Господин Маевский, матьего за ногу, бабку его за шкирку и через плетень, ничего не заподозрил до самойпоследней минуты. Все время, пока Смолин вел машину по сквернозаасфальтированной дороге (справа — поросший соснами крутой откос, слева —необозримая россыпь разномастных коттеджей), Леша сидел смирнехонько, время отвремени вступая в разговор со всякими пустяками (и приходилось естественнымтоном поддерживать светскую беседу). Уже совершенно стемнело, джип подпрыгивална щербинах в асфальте. Места эти, хоть и справедливо считались советскойРублевкой, в прошлой жизни были обыкновенным совхозом, а поселившийся здесьновый люд был все же не настолько крут, чтобы за свой счет асфальтировать пятькилометров дороги.

Миновав магазинчик, Смолин, отлично знавший эти места, крутосвернул вправо, врубив дальний свет. Дальше тянулась уже немощеная дорога,ухабистая колея, поскольку места начались совершенно безлюдные.