В отсутствие Тараки отношения между Амином и «бандой четырех» еще ухудшились. Четверо оппозиционеров перестали спать дома, опасаясь ареста, и принялись распространять листовки с призывами выступить против Амина и восстановить единство враждующих партийных фракций. Сарвари позвонил Тараки в Гавану и предупредил, что Амин готовится захватить власть.

По дороге из Гаваны в Кабул Тараки остановился в Москве, чтобы встретиться с Брежневым и Громыко. Это было 10 сентября. Брежнев очень серьезно говорил о ситуации в афганском руководстве, «которая вызывает особую озабоченность не только у советских товарищей, но, по имеющимся у нас данным, и в рядах партактива НДПА… Сосредоточение чрезмерной власти в руках других лиц, даже ваших ближайших помощников, может оказаться опасным для судеб революции.

Вряд ли целесообразно, чтобы кто-то занимал исключительное положение в непосредственном руководстве страной, вооруженными силами, органами государственной безопасности». Брежнев, очевидно, имел в виду Амина, но если это и был намек на то, что Москва поддержит устранение Амина, Тараки его не уловил[8]. Напротив, он вновь попросил о прямой военной поддержке и вновь получил отказ. Он также встретился с Бабраком Кармалем, которого привез в Москву КГБ. Они обсудили пути восстановления партийного единства и то, как можно избавиться от Амина. Судя по всему, новость об этой встрече достигла ушей Амина. Возможно, информацию передал майор Тарун.

Вечером Тараки в своих апартаментах на Ленинских горах с видом на Москву встретился с Александром Петровым, офицером КГБ, который раньше работал в Афганистане. Петров предупредил Тараки, что Амин готовит заговор. Тот ответил: «Не беспокойтесь, передайте руководству СССР, я контролирую обстановку пока полностью и ничего там без моего ведома не случится». Он продемонстрировал эту оптимистичную уверенность и Брежневу перед посадкой на рейс в Кабул.

Русские такой уверенности совсем не испытывали. Тем самым вечером полковник Колесник (кодовое имя; его настоящая фамилия — Козлов), офицер штаба ГРУ, которому потом предстояло планировать штурм дворца Амина в Кабуле и руководить этим штурмом, приказал майору Халбаеву, командиру «мусульманского» батальона, присоединиться к своим людям в Ташкенте и подготовить их к вылету в Кабул для защиты Тараки. Он показал Халбаеву фотографию Тараки и заметил: «Приказ защищать этого человека исходит напрямую от Брежнева. Что бы ни случилось там, куда вы летите, мы поймем тебя лишь в одном случае: если этот человек погибнет, то значит, ни твоего батальона, ни тебя самого уже нет в живых». Бойцам «мусульманского» батальона было приказано сдать все документы, надеть афганскую военную форму и быть готовыми выдвигаться в любой момент. Но Андропов уже обдумывал различные тайные операции по отстранению Амина, включая его похищение и вывоз в СССР. Он убедил Брежнева и Тараки, что «мусульманский» батальон пока должен оставаться на месте.

Одиннадцатого сентября Тараки вылетел в Кабул. Амин уже начал действовать. Самолет Тараки заставили кружить над Кабулом целый час, пока начальник Генштаба полковник Якуб полностью не пересмотрел процедуры безопасности, чтобы гарантировать, что все под контролем людей Амина. Сразу после приземления Тараки потребовал от Амина информации о том, что случилось с «бандой четырех». «Не волнуйся, они все в безопасности и в порядке», — отвечал Амин. Затем они поехали в ЦК, где Тараки доложил о своем визите в Гавану.

На следующее утро скандал с четырьмя министрами продолжался. Амин заявил, что они стояли за попыткой его убийства во время отсутствия Тараки. Их следовало снять с постов и наказать. Тараки попросил Амина принять их извинения, а затем восстановить в должности. Амин резко возразил: если они не уйдут, он откажется следовать каким-либо указаниям Тараки.

Тем временем смещенные министры обустроились в президентском дворце — крепости Арк, построенной Абдуррахманом, которую коммунисты переименовали в Дом народа. Ватанджар обзвонил кабульских командиров, чтобы выяснить, кто из них еще верен Тараки. Те доложили о его обращении полковнику Якубу, а тот — Амину. Гулябзой предложил Тараки попросить у СССР дополнительную охрану — размещенный в Баграме батальон. Тараки ответил, что в этом нет необходимости: ссора урегулирована, да и в любом случае неприемлемо прятаться за советскими штыками. Гулябзой сообщил ему, что утром, когда люди Амина пришли арестовать Сарвари, произошла перестрелка. Два человека погибли. Гулябзой опять попросил Тараки действовать. И снова Тараки успокоил его и сказал, что все идет по плану. Тарун доложил обо всем Амину.

К этому моменту русские увязли в Афганистане куда глубже, чем намеревались, но все так же не могли повлиять на события. Вечером 13 сентября четыре министра пришли в советское посольство и от имени Тараки попросили от СССР помощи в аресте Амина. Меньше чем через два часа Тарун позвонил из дворца со словами, что Амин прибыл туда и что они с Тараки просят русских присоединиться.

Советские чиновники решили, что ситуация критическая. «Не исключаем, что X. Амин может поднять против Тараки верные ему воинские части, — телеграфировали они в Москву. — Обе группировки пытаются заручиться нашей поддержкой. Мы, со своей стороны, твердо проводим линию на то, чтобы обстановка в руководстве ДРА была нормализирована в партийном, то есть в коллегиальном порядке. Одновременно пытаемся удерживать членов обеих группировок от непродуманных, поспешных действий».[9]

Пузанов и трое его коллег в надежде примирить стороны направились во дворец. Тараки и Амин ждали их. Русские зачитали очередное обращение Брежнева, призывающее к единению. Тараки встретил это обращение полнейшим одобрением. Амин последовал его примеру, заверив еще более льстиво, что для него честь служить стране под руководством Тараки, а если служба Тараки и революции потребует от него отдать жизнь, он будет счастлив принести себя в жертву. Русские покинули дворец, удовлетворенные видимым примирением.

Потом до них дошла информация (которую они по ошибке передали в Москву), что Амин и Тараки достигли компромисса. Подробностей они не знали, но поздравили себя с тем, что их визит и обращение товарища Брежнева привели к смягчению обстановки: «Амин не пошел на крайние меры, так как убедился в отсутствии поддержки советской стороной любых действий, которые бы обострили положение в афганском руководстве и не содействовали сохранению единства НДПА». Это ошибочное суждение показывало, насколько советские представители были оторваны от реальности.

На следующее утро Пузанов и трое его коллег снова обратились к Тараки. Он, наконец, открыто заговорил о трудностях в отношениях с Амином. Советский дипломат Дмитрий Рюриков, личный помощник и переводчик Пузанова, записал беседу в дневник, который вел для посла.

«Тенденцию к концентрации власти в своих руках я замечал у X. Амина давно, но не придавал ей особенного значения, — заявил Тараки русским. — Однако в последнее время эта тенденция приобрела опасный характер». Он пожаловался на отказ Амина воспринимать критику, на то, как он выстраивает собственную публичную позицию, на его авторитарное обращение с министрами и на то, что он расставил своих родственников на ключевые государственные и партийные посты: «Страной, как и во времена короля и Дауда, фактически правит одна семья».