* * *

Пару дней назад мы прощались с ним, он обещал вернуться после НГ, но вернулся сегодня – с рюкзаком вещей, чуть подстриженной бородой и легкой походкой. Непонятно, как и почему, ведь отделение закрыто, никого больше не принимают, и тем более не ждали его, – но он прошел, простите, как Моисей по водному коридору.

Мы заново познакомились и пошли с ним и Ж. в курилку.

Он рассказал, зачем выписывался из больницы – хотел усы и бороду подровнять. Спросил нас, зачем котам усы. А потом начал говорить, что никто не задумывается, зачем человеку, высшему созданию, такая растительность на лице. Говорил, что надо ее как раз отращивать и ухаживать за ней, потому что это точно что-то значит. На его усах была хлебная крошка, но я не решилась сказать ему, что на такой святой его части есть небольшой дефект.

Он много говорил о том, что ему хочется просто общаться и делать людям комплименты так, чтобы это не выглядело как подкаты. Мы с Ж. постоянно переглядывались, а потом сошлись на том, что он выглядит хорошим человеком.

Его зовут С. Его подселили ко второму мужчине, и теперь у нас спонтанно образовался смешанный блок.

Я не сказала главного об С.

Пока мы были в курилке, мы много говорили о самоубийстве. Конечно, и у него, и у Ж., было несколько попыток, после которых «они перестали чего-либо бояться».

Мне стало больно за них, но еще хуже – когда С. озвучил мои мысли: «Я стал планировать свое самоубийство. Стал думать, в какой момент я выйду из окна. Я представлял свое размазанное на асфальте тело. И тогда я подумал о своей маме». Дальше он начал говорить про Бога, Ж. согласился с ним, что только тот, кто дал жизнь, может ее забрать (не знаю, думает ли он так на самом деле, может, он поддержал разговор).

Я почти плакала, но в дыме трех сигарет это растворилось. Я вспомнила, как планировала свое самоубийство точно так же, я вспомнила все разы, когда я это делала. И каждый раз меня останавливала мысль: «Я не хочу, чтобы моим близким было больно. Я знаю эту боль, и я не хочу, чтобы из-за меня кто-то это испытал».

Сегодня я много плакала. Возможно, терапию надо поправить – на выходных мне каждый день кололи транквилизаторы, после которых я хотела только курить и говорить обо всем на свете – хотя сложно говорить, когда таблетки обрубили твой словарный запас, и вы бесконечно повторяете друг другу одни и те же фразы.

Ж. тоже много плакал. Я пыталась ему помочь – надеюсь, это получилось. Мы с О. не дали ему плакать одному. Сидели втроем, обнимались, переплетали руки, постоянно меняли позы, я неловко шутила, О. с готовностью поддерживала, а мы все были в слезах Ж. Мы целовали друг друга, пытаясь передать – не знаю что. Не знаю, что в нас самих тут есть, кроме боли, к которой мы возвращаемся каждый день.

* * *

Сегодня О. перевели в изолятор, она заболела. Пишет мне весь день, что запахи не чувствует, а у меня нет сил поддерживать ее, потому что в 12 часов мне дали капельки, после которых меня размазало и мажет до сих пор.

Врач нашла меня укрытой с головой под пледом, узнала от меня список побочек и сказала: «Ладно, с этим мы поторопились».

А Ж. под шумок тут же переехал – полки после О. пустовали меньше минуты, все моментально заполнилось новым человеком.

По вечерам я имею обыкновение дефелировать в трусах, но с О. мы только шутки шутили – она же асексуалка. А Ж. сделал мне вполне себе комплимент: «Лера, какая же у тебя красивая фигура».

До ночных таблеток 15 минут, после чего я отваливаюсь спать – силы на этот день высосали два глотка бесцветной жидкости.

Такие дела.

29 декабря 2020

Поскольку у меня двойное заболевание…….

Хорошие новости: тревогу купировали

Плохие новости: депрессия вошла в чат, лежу пластом

30 декабря 2020

Ж. сегодня выписался

Мне немного жаль, потому что мы сблизились. Это произошло на каком-то физическом уровне. С ним комфортно обниматься и чмокаться, он, как и я, очень тактильный, для него важны выражения чувств через касания.

Кстати, его реальное имя начинается не с Ж. Он просит так себя называть, поэтому я не знала его имени по паспорту долгое время. А еще он гендерквир.

Позавчера он разрисовал мне хной спину, вчера – нарисовал красивое ожерелье, спускающееся к солнечному сплетению. Я не выдержала и заплатила ему, хотя могла бы и не делать это. Вот так криво снова вышло: хотела стать бароном и расплачиваться с людьми сигаретами, а в итоге плачу сама – да еще и реальными деньгами.

Мы научились понимать друг друга без слов, и жили мы эти короткие дни очень комфортно.

С ним я училась корректно говорить с людьми, у которых РПП. У него очень тяжелая стадия. Когда он поступил сюда (официально – с БАР), он был на грани жизни и смерти. Сегодня он говорил об этом сквозь слезы.

«Представляешь, я все не мог понять, как же люди умирают от истощения. А они умирают не от этого».

При поступлении некоторые из его показателей были на нижней границе. Я надеюсь, ему удастся справиться с этим демоном, хоть он лежит в больницах каждые полтора-два месяца.

Я учила его принимать себя. Его руки изрезаны шрамами, об этом я точно уже говорила (простите за повторения – мне сложно помнить), и он начал закатывать рукава, а ожоги от сигарет он закрашивал потрясающими мандалами.

Я фотографировала его так, что ему нравилось. Он вздрагивает, когда кто-то предлагает ему это, но иногда соглашается, хотя он очень, очень красивый – или я так вижу всех людей?

Вчера, пока я бегала перед ним в трусах и готовилась к «фотосессии», я устроила ему масочную артиллерию: пыталась спасти его невероятно сухую, шелушащуюся кожу лица (на утро он ее не узнал; впервые его тоналка легла ровно!).

Он фоткал меня полуголой (как всегда), придумывал за меня позы и восхищался каждым кадром.

Медсестра принесла нам в палату ночные таблетки и думала, что мы уже спим. Включает свет – а мы улыбаемся (я в пледе и с размазанной помадой, а Ж. пытается вернуть комнате исходный вид).

Медсестра (кстати, я писала о ней, – это Огненная) сказала мне: «Ты думаешь, это красиво?» Ж. вступился за меня, и ни одна капля негатива не коснулась моего оголенного тела.

* * *

Сегодня Ж. весь день был в сборах. Он уехал в час дня, но я, видимо, в некоторой степени эмпат – не могла ничем заняться, как будто мне тоже надо было собирать вещи и чего-то ждать. Так мы и сидели, смотрели друг на друга, одновременно кивали, улыбались, перекидывались зевками (оба поздно уснули и рано встали). Я ложилась ему на колени, и он гладил меня. Я валялась пластом на кровати, не в силах чем-то заняться, а он приходил бупать мой носик.

В какой-то момент мы обнялись и едва отдалились. С ним комфортно находиться так близко – я подумала, что мы снова поцелуемся, но тут постучала его врач.