Гай не обиделся. То-есть некая холодная иголочка кольнулаего самолюбие – до сих пор ему казалось, что он говорит так же убедительно игладко, как капрал Серембеш или даже господин ротмистр Тоот. Однако, еслиподумать, капрал Серембеш и господин ротмистр тоже повторяли все одно и то же втечение трех лет. И в этом нет ничего удивительного и тем более зазорного –ведь за эти три года никаких существенных изменений во внутреннем и во внешнемположении не произошло…

– А где это сказано в уставе, – спросил Гай, усмехаясь,– чтобы подчиненный делал замечания своему начальнику?

– Там сказано противоположное, – со вздохом призналсяМаксим. – По моему, это неверно. Ты ведь слушаешь мои советы, когда решаешьзадачи по баллистике, и ты слушаешь мои замечания, когда ошибаешься ввычислениях.

– Это дома! – проникновенно сказал Гай. – Дома всеможно.

– А если на стрельбах ты неправильно даешь нам прицел?Плохо учел поправку на ветер. А?

– Ни в коем случае, – твердо сказал Гай.

– Стрелять неправильно? – изумился Максим.

– Стрелять, как приказано, – строго сказал Гай. – Заэти десять минут, Мак, ты наговорил суток на пятьдесят карцера. Понимаешь?

– Нет, не понимаю… А если в бою?

– Что – в бою?

– Ты даешь неправильный прицел. А?

– Гм… – сказал Гай, который еще никогда в бою некомандовал. Он вдруг вспомнил, как капрал Бахту во время разведки боемзапутался в карте, загнал секцию под кинжальный огонь соседней роты, сам тамостался и пол-секции уложил, а ведь мы знали, что он запутался, но никто неподумал его поправить.

Господи, сообразил вдруг Гай, да нам бы и в голову непришло, что можно его поправить. Приказ командира – закон, и даже больше, чемзакон – законы все-таки иногда обсуждаются, а приказ обсуждать нельзя, приказобсуждать дико, вредно, просто опасно, наконец… А ведь он этого не понимает, идаже не то что не понимает – понимать тут нечего, – а просто не признает.Сколько раз уже так было: берет очевидную вещь и отвергает ее, и никак его неубедишь, и даже наоборот – сам начинаешь сомневаться, голова идет кругом, иприходишь в полное обалдение… Нет, он все-таки не обыкновенный человек… редкий,небывалый человек… Язык выучил за месяц. Грамоту осилил за два дня. Еще в двадня перечитал все, что у меня есть. Математику и механику знает лучше господпреподавателей, а ведь у нас на курсах преподают настоящие специалисты. Или вотвзять дядюшку Каана…

Последнее время старик все свои монологи за столом обращалисключительно к Максиму. Более того, он не раз уже дал понять, что Максимявляется, пожалуй, единственным человеком, который в наше тяжелое времяпроявляет такие способности и такой интерес к ископаемым животным. Он рисовалМаксиму на бумажке каких-то ужасных зверей, и Максим рисовал ему на бумажкекаких-то еще более ужасных зверей, и они спорили, который из этих зверей болеедревний и кто от кого произошел, и почему это случилось, в ход шли научныекниги из дядюшкиной библиотеки, и все равно, бывало, что Максим не давалстарику рта открыть, причем Гай с Радой не понимали ни слова из того, чтоговорилось, а дядюшка то кричал до хрипоты, то рвал на клочки рисунки и топталих ногами, обзывая Максима невеждой, хуже дурака Шапшу, то вдруг принималсяяростно чесать обеими руками реденькие седые волосы на затылке и бормотал спотрясенной улыбкой: «Смело, массаракш, смело… У вас есть фантазия, молодойчеловек!» Особенно запомнился Гаю один вечер, когда старикана громом ударилозаявление Максима, будто некоторые из этих допотопных тварей передвигались назадних ногах, каковое заявление, по-видимому очень просто и естественноразрешало некий долгий, еще довоенный спор…

Математику он знает, механику он знает, военную химию онзнает превосходно, палеонтологию – господи, да кому в наше время известна палеонтология!– палеонтологию он тоже знает… Рисует как художник, поет как артист… и добрый,неестественно добрый. Разогнал и перебил бандитов, один – восьмерых, голымируками, другой бы на его месте ходил петухом, на всех поплевывал, а он –мучался, ночи не спал, огорчался, когда его хвалили и благодарили, а потомоднажды взорвался: весь побелел и крикнул, что это нечестно – хвалить заубийство… Господи, это же какая проблема была – уговорить его в Гвардию! Всепонимает, со всем согласен, хочет, но ведь там, говорит, придется стрелять. Влюдей. Я ему говорю: в выродков, а не в людей, в отребье, хуже бандитов…Договорились, слава богу, что сначала, пока не привыкнет, будет простообезоруживать… И смешно, и страшно как-то. Нет, недаром он все проговаривается,будто пришел из другого мира. Знаю я этот мир. Даже книга об этом есть удядюшки. «Туманная Страна Зартак». Лежит, дескать, на востоке в горах долинаЗартак, где живут счастливые люди… По описанию – все они там такие, как Максим.И вот что удивительно: если кто-нибудь из них покинет свою долину, то сразузабывает, откуда он родом и что с ним было раньше, помнит только, что издругого мира… Дядюшка, правда, говорит, что никакой такой долины нет, все этовыдумка, есть только хребет Зартак, а потом, говорит, в ту войну долбанули поэтому хребту супербомбами, так что у горцев там на всю жизнь память отшибло…

– Ты почему молчишь? – спросил Максим. – Ты обо мнедумаешь?

Гай отвел глаза.

– Ты вот что… – сказал он. – Я тебя только об одномпрошу: в интересах дисциплины никогда не показывай виду, что ты больше менязнаешь. Смотри, как ведут себя другие, и веди себя точно так же.

– Я стараюсь, – грустно сказал Максим. Он подумалнемного и добавил: – Трудно привыкнуть. У нас все это не так.

– А как твоя рана? – спросил Гай, чтобы сменить тему.

– Мои раны заживают быстро, – рассеянно сказал Максим.– Слушай, Гай, давай после операции поедем прямо домой. Ну, что ты таксмотришь? Я очень соскучился по Раде. А ты нет? Ребят мы завезем в казарму, апотом на грузовике поедем домой. Шофера отпустим…

Гай набрал в грудь побольше воздуху, но тут серебристый ящикгромкоговорителя на столбе почти над их головами зарычал, и голос дежурного побригаде скомандовал:

– Шестая рота, выходи строиться на плац! Внимание,шестая рота…

И Гай только рявкнул:

– Кандидат Сим! Прекратить разговоры, марш напостроение! – Максим рванулся, но Гай поймал его за ствол автомата. – Я тебяочень прошу, – сказал он. – Как все! Держись, как все! Сегодня сам ротмистрбудет за тобой наблюдать…

Через три минуты рота построилась. Уже стемнело, над плацемвспыхнули прожектора. Позади строя мягко ворчали двигателями грузовики. Каквсегда перед операцией, господин бригадир в сопровождении господина ротмистраЧачу молча обошел строй, осматривая каждого гвардейца. Он был спокоен, глазаприщурены, уголки губ приветливо приподняты. Потом, так ничего и не сказав, онкивнул господину ротмистру и удалился. Господин ротмистр, переваливаясь ипомахивая искалеченной рукой, вышел перед строем и повернул к гвардейцам свое темное,почти черное лицо.