* * *

Было очень жарко. Одетая в легкий капот с открытой шеей, я занималась глаженьем кружев в столовой. Мой муж и Штауденгейм разговаривали, сидя против меня. Пара ласточек, свивших свое гнездо на широкой раме картины, то влетая, то вылетая из окна, порхала над нашими головами, солнце, блестевшее широкими пятнами на паркете, заливало всю комнату светом.

– Взгляни на свою жену, – сказал Штауденгейм Леопольду, – во всем ее блеске, на солнце! Много ли найдется женщин, которые решились бы на это? Она точно расцветает на солнце.

– Отлично! Ухаживай за моей женой в моем присутствии! – заметил Леопольд.

– Именно в твоем присутствии! – возразил Штауденгейм с оттенком нетерпения в голосе. – Не будь она твоей женой, я, конечно, ухаживал бы за ней только наедине.

– Жалуйся еще! Вместо того, чтобы быть мне благодарным!

– Каким же образом ты хочешь, чтобы я доказал тебе мою благодарность? Позволив мне поцеловать ее… вот тут, за ухом?

Он встал и указал пальцем. Он сделал это так невыразимо забавно, что мы все расхохотались.

– Итак, ты позволяешь?

– Попробуй, – сказал Леопольд, – только советую тебе держать ее за руку, а не то я ни за что не отвечаю.

Штауденгейм подошел ко мне сзади, и не успела я поставить на место горячий утюг, как он схватил меня за руки и крепко, по-братски поцеловал.

– А теперь можете продолжать разглаживать ваши кружева, – сказал он.

Я повернулась к моему мужу. Мне он показался не только очень довольным, но и очень возбужденным. Глаза его блестели, и он попеременно смотрел то на меня, то на Штауденгейма. Тот заметил это и воскликнул:

– Знаешь, если это так нравится тебе, то я готов снова начать!

Леопольд смутился, но, тем не менее, посмотрел, ни слова не сказав, прямо ему в глаза.

Я вышла из комнаты.

Довольно нескоро после этого я услыхала, как уходил Штауденгейм, и почти тотчас же мой муж вошел ко мне. У него был возбужденный вид, и едва он успел войти, как обратился ко мне:

– Ты знаешь, Ванда, Штауденгейм безумно влюблен в тебя. Впрочем, это вполне естественно. Невозможно, чтобы мужчина ежедневно встречался с такой женщиной, как ты, и не был бы увлечен. Штауденгейм сам сознался…. Но он настолько порядочный человек, что его дружба ко мне мешает ему признаться тебе.

– Какая прекрасная пара вышла бы из вас! – продолжал он. – Что за очаровательная картина, когда, стоя сзади тебя, он поцеловал тебя! Он такой большой и сильный, в нем есть что-то рыцарское, а ты возле него казалась такой маленькой, хрупкой, точно испуганная голубка… Когда ты ушла, он подумал, что ты рассердилась, и просил меня передать тебе, что он и отчаянии и просит простить ему его шутку! Я ему ответил: «Не будь таким ребенком! Почему бы ей рассердиться? Что такого ужасного в твоем поцелуе? Это ее тоже позабавило». Разве я не был прав?

– Нет, ты напрасно сказал ему это.

– Это просто удивительно, что ни одна женщина не может быть искренной! Неужели ты станешь меня уверять, что поцелуи такого красивого мужчины, как Штауденгейм, тебе менее приятны, чем мои? Не говоря уже о – прелести запрещенного плода, чего вполне достаточно, чтобы победить женщину.

– К чему ты это ведешь?

– Я хотел бы, чтобы ты проявила смелость, свойственную твоей природе.

– Моей природе?

– Ну да, будь искренна и сознайся, что поцелуй Штауденгейма не был для тебя неприятным!

– Это была ничего не значащая шутка. Я убеждена что и Штауденгейм не думал ни о чем другом.

– Ты думаешь! Ты веришь, что мужчина может поцеловать женщину, не думая ни о чем! Неужели ты до такой степени наивна, или ты притворяешься?

– Что дало тебе право так говорить?

– Ах, оставь, пожалуйста! Ты, может быть, также не заметила, что Штауденгейм с первого же дня влюбился в тебя? С вами, женщинами, ничего не поделаешь… Вы всегда готовы изменить мужчине, но нет никакой возможности заставить вас откровенно сознаться, что неверность соблазняет вас!

– Ты не имеешь права мне так говорить! – снова воскликнула я, чувствуя, что слезы подступают к глазам.

Он встал предо мной на колени, взял мои руки, поцеловал их и сказал:

– Ванда, моя дорогая жена, не плачь; не будь такой слабой и ничтожной, как большинство женщин.

С такой развитой женщиной, как ты, мужчина может говорить обо всем. Если бы ты захотела проследить мою мысль, то очень скоро поняла бы, что тебе не о чем плакать, напротив. Я хочу, чтобы ты знала раз навсегда, что имеешь право, не только естественное право, каким, обладает всякое разумное существо, но еще и то, которое добровольно дает тебе твой муж, дарить свою благосклонность всякому мужчине, который тебе понравится, ни мало не заботясь обо мне. Не старайся насиловать свое сердце и не думай, что я от этого перестану уважать тебя. Такая молодая, красивая и здоровая женщина, как ты, не может довольствоваться одним мужчиной, ты должна с этим согласиться, если будешь искренна… если ты та честная и сильная женщина, какой я тебя считаю.

– Ты, конечно, и мужу предоставляешь это право?

– Не всегда.

– Я не понимаю.

– Возьмем нас, например. Ты в меня не влюблена, а я влюблен в тебя. Ты во всех отношениях соответствуешь моему идеалу женщины: какое у меня право изменять тебе? Ты – другое дело: то духовное чувство, которое ты ко мне питаешь, то удовлетворение, которое ты испытываешь, будучи женой известного писателя, не могут, какова бы ни была ценность, заглушить неутоленные желания твоего сердца. Чтобы оставаться верной мне, ты должна насиловать свою природу, а на это я никогда не соглашусь.

– Однако при первой нашей встрече ты сказал мне, что твое высшее желание было найти добрую и верную жену.

– Конечно. Но почему удовлетворение изредка чувственной прихоти сделает тебя неверной и злой?

– Человек с подобными взглядами не должен никогда жениться.

– Ах, ты все-таки не понимаешь меня. Почему я не должен был жениться на тебе? Я безумно влюблен в тебя, на всем свете я не найду женщины, которая соединяла бы, подобно тебе, все те качества, которые я ценю в ней. Что лучшего мог я сделать, как не соединить навсегда свою судьбу с существом, олицетворяющим все мое счастье? Но разве это редкое и неожиданное счастье, выпавшее на мою долю, дает мне право всецело одному владеть тобой? Неужели только потому, что я люблю тебя, я могу требовать, чтобы ты отказалась от всех удовольствий, которые могут сделать тебя счастливой? Пойми мое отношение к тебе! Я у твоих ног, я обожаю тебя… я бесконечно счастлив, потому что ты снисходишь до меня, ты позволяешь любить себя… Но именно потому, что я так сильно люблю тебя, я хотел бы видеть тебя вполне счастливой.

До сих пор ты не была счастлива; твоя жизнь была полна лишений и бедности… Наслаждайся теперь тем, что дает тебе жизнь. Пользуйся тем, что твой муж не помешает ни одной твоей прихоти, что он предоставляет тебе полную свободу, откажись от глупого мещанского взгляда, недостойного тебя, что изменять мужу – дурно, и бери себе любовников, сколько тебе захочется!