– Да это просто… Постой-ка. Несколько часов занятий? Тогда зачем им нужно твоё присутствие?

– Хотят, чтобы я там находился физически. Вопрос престижа. Любой ерундовский университетишка способен подключиться к сети да набрать с десяток профессоров по всему свету…

– Почему ерундовский? Это рационально и эффективно.

– Эффективно и дёшево. А этим ребятам дешёвка не нужна. Им нужен образец экзотической культуры красоты ради. Да брось смеяться. Австралия в Сеуле последний писк моды, такое бывает только раз в двадцать лет, так что нужно успеть пользоваться. И им нужен композитор в качестве постоянного преподавателя. Постоянного!

Мария откинулась на стуле и попыталась переварить новость. Аден продолжал:

– Не знаю насчёт тебя, но мне сложновато себе представить, каким ещё путём мы могли бы позволить себе провести год в Корее.

– А ты уже сказал «да»?

– Я сказал «возможно». Сказал «вероятно».

– Жильё на двоих. И что я должна делать, пока ты будешь изображать экзотическое украшение?

– Да что захочешь. Всё, что ты делаешь здесь, можно с таким же успехом делать и там. Ты же сама мне всё время говорила, что подключена ко всему свету, что ты – узел в логическом пространстве данных, что твоё физическое местонахождение абсолютно не имеет значения…

– Да, и смысл этого в том, что не нужно никуда двигаться. Мне нравится там, где я есть.

– В этой обувной коробке?

– Квартира в сеульском кампусе навряд ли будет просторнее.

– Зато мы куда-то выберемся! Город замечательный, там сейчас целый ренессанс культуры, не только в музыке. И кто знает, может быть, ты найдёшь там какой-нибудь интересный проект для работы. Не всё же передаётся по сетям.

Тут было не поспорить. Корея состояла действительным членом ASEAN, в отличие от Австралии с её испытательным сроком. Окажись она в нужное время в Сеуле, заведи нужные контакты, могла бы сейчас работать на Операцию «Бабочка». И пусть это были всего лишь мечтания – на обзаведение нужными контактами ушло бы, пожалуй, лет десять – едва ли ей там пришлось бы хуже, чем в Сиднее.

Мария помолчала. Новость была хорошей, уникальная возможность для них обоих; и всё же она не понимала, почему Аден вот так её огорошил. Нужно было всё ей рассказать, когда он подал заявку, какими бы мизерными ни казались шансы.

Она бросила взгляд на сцену, где двенадцать музыкантов, потея, изливали душу; потом отвернулась. Смотреть на них без подстройки было неловко, словно подглядываешь: не только из-за того, что они эмоционально трудились в полной тишине, но и потому, что ни одна группа не видела другую, а Мария могла видеть их всех сразу.

– Ты можешь не спешить с решением, – заметил Аден. – Начало учебного года девятого января. Ещё два месяца.

– Но ведь они должны получить ответ заранее?

– Принимаю ли я работу, нужно ответить к понедельнику, а насчёт квартиры, думаю, особых проблем не будет. То есть, если я окажусь в конце концов один в квартире, рассчитанной на двоих, это вряд ли будет конец света, – он невинно взглянул на Марию, точно предлагая ей припомнить, когда и где он обещал отвергнуть подобный шанс только потому, что она не пожелает к нему присоединиться.

– Ну да, конечно, – согласилась Мария. – Как глупо с моей стороны.

Дома Мария, не удержавшись, заглянула в КваКС-обменник – просто посмотреть, что там творится. Операция «Бабочка» ушла с рынка. «Омниаверитас», программа-добытчик знаний, не нашёл в сети сообщений о тайфуне в том регионе: может быть, предсказание не оправдалось, а может, он ещё и произойдёт, но симуляции уже вынесли решение. Странно было думать, что всё кончилось, а буря не разразилась… Но ведь к тому моменту, как случится что-нибудь достойное попадания в службы новостей, текущие метеорологические данные, надо надеяться, не будут иметь ничего общего с тем, что произошло бы под воздействием установок управления погодой. Необходимые для симуляции данные из реального мира – лишь отправная точка, моментальный снимок мировой погоды на момент начала вмешательства.

КваКСы всё ещё шли по цене в полтора раза выше обычной – рядовые пользователи оспаривали их друг у друга, торопясь закончить недоделанное. Мария колебалась. Ей хотелось развеселить себя, но включать сейчас «Автоверсум» было глупо, куда разумнее подождать до утра.

Она подключилась к JSN, натянула перчатки, активировала рабочее пространство. Иконка с изображением человечка, поскользнувшегося на банановой кожуре и замершего в момент падения, означала сохранение её неоконченной работы. Мария ткнула иконку, и перед ней вновь мгновенно возникли чашки Петри. A. lamberti кормились, делились и умирали, словно последних пятнадцати часов не было.

Она могла бы спросить Адена в лицо: «Хочешь поехать в Сеул один? Провести годик без меня? Если дело в этом, почему бы тебе прямо об этом не сказать?» Но ведь он стал бы всё отрицать, правда это или нет. А она не поверила бы ему, лгал бы он или нет. Так зачем задавать вопрос, ответ на который ничего не даст?

Да сейчас уже не казалось важным, Сеул или Сидней, нужна она или нет. Вот место, куда можно войти отовсюду – из любой географической точки, в любом эмоциональном состоянии.

Мария уставилась на рабочее пространство, провела пальцем в перчатке по краю одной из чашек и насмешливо провозгласила:

– Меня зовут Мария, и я страдаю нездоровым пристрастием к «Автоверсуму»!

У неё на глазах культура в чашке, которой она коснулась, из грязно-синей превратилась в сплошь коричневую, а потом сделалась прозрачной, словно программа визуализации уже не отличала мёртвых A. lamberti от случайных групп органических молекул.

Однако по мере растворения бурой массы Мария вдруг заметила кое-что вначале пропущенное.

Крошечная электрически-синяя искорка.

Она приблизила её к себе, не желая делать поспешные выводы. То было маленькое скопление выживших бактерий, быстрорастущее, – но это ещё ничего не доказывало. Некоторые штаммы всегда держались дольше прочих, то есть, если говорить формально, какой-то «естественный отбор» происходил. Однако эволюционный триумф, которого добивалась Мария, вовсе не походил на честь оказаться динозавром, который вымрет последним.

Она вызвала гистограмму, демонстрирующую соотношение разных форм эпимеразы, – этот фермент, как она надеялась, должен был стать орудием, превращающим мутозу обратно в нутрозу. Но ничего экстраординарного схема не показала: обычный диапазон короткоживущих неудачных мутаций. Ни намёка на то, чем этот штамм отличался от его вымерших родственников.

Так почему же он процветает?

Мария «пометила» часть молекул мутозы в питательной среде, дала задание множеству копий «Демона Максвелла» отслеживать их перемещения и сделала весь процесс видимым, – для «Автоверсума» то был аналог используемой биохимиками реального мира технологии радиоактивных меток в сочетании с чем-то вроде ядерного магнитного резонанса, поскольку демоны не только указывали местонахождение, но и были готовы просигналить о любых химических изменениях. Она ещё увеличила масштаб, заполнив рабочее пространство одной из выживших клеток, окрашенной теперь в нейтральный серый цвет, и смотрела, как рой фосфоресцирующих зелёных точек проникает сквозь клеточную мембрану и мельтешит по протоплазме в суете броуновского движения.