– У вас тоже сны? – насмешливо перебил он. – И я все время одну и ту же дрянь вижу! Одну и ту же! Почти каждую ночь! Хоть спать не ложись. Надо бы нам у Зои спросить, вдруг и она сны видит? Она вам не жалуется?

– Она мне все время жалуется, – с сердцем ответила домработница. – Что вы ее забросили и любовницу завели.

Левин потерял дар речи.

– Зоя вам жалуется?

– Каждый день и по многу раз.

– И что она говорит?

– Она говорит, что опять видела, как вы ночью привели к себе в комнату какую-то старуху.

– Старуху?! Я ночью? Почему старуху?

Нина помолчала. Потом заговорила громким шепотом:

– Что вы все переспрашиваете да переспрашиваете? Не глухой же вы, в самом деле! Ей что покажется, то она и говорит!

– А что ей кажется?

– Да Господи! Какая вам разница! «Мой Вадик на старуху польстился. Она на черепаху похожа. А он ее любит. Вот я, – говорит, – молодая, красивая, а он не со мной спит, а с ней». Достаточно вам?

Во глубине комнаты Зоя тихо сняла свою красную шляпу и, кажется, задремала.

«Это же у меня сон про старуху! – покрываясь потом, сообразил он. – С ума я тут скоро сойду!»

– Николай мой в пятницу сюда прилетит, – твердо сказала Нина. – В гости прилетит.

– Куда именно он прилетит? – напрягся Левин.

– Ко мне прилетит. Стосковались мы сильно. Ему вдруг захотелось наорать на нее, сказать, что этот дом – не общежитие для запорожских безработных, что ее дело – ухаживать за его больной женой, и он ей платит неплохие деньги именно за это, но нельзя было ни кричать, ни возмущаться. А что, если она найдет другую работу и бросит Зою? Он был в ее власти. Она это знала.

– Нина, – еле сдерживаясь, сказал он. – Вы понимаете, что вашему возлюбленному, Николаю этому, и вашему мужу законному, Юре Лопухину, нельзя пересекаться?

– Почему? – спросила она, раздувая ноздри. – Вы же сами говорили, что с его стороны, с Юриной, то есть, это… ну, просто хороший поступок?

– Ты что, идиотка? – заорал Левин, но тут же опомнился: – Простите меня, я сорвался. Нина, ни вы, ни я не предупредили Юру, что у вас есть, так сказать, любимый человек там, дома. А это нужно было сделать.

– Почему? – повторила она, глядя в пол.

– Ну как: почему? Он бы не женился, если бы вы ему не понравились. Никакой корысти у него не было.

– Что это значит: понравилась? – У нее опять раздулись ноздри. – Я что вам тут, вещь? «Понравилась», вишь ты!

– Нет, вы не вещь, – Левин сжал кулаки и спрятал руки в карманы. – Нет, ты нам не вещь. Но хочешь остаться в Америке, верно?

– А ты бы пожил там! – Она резко вскрикнула. – Пожил бы, как мы там живем! У моей сестры дочка раком заболела, операцию, сказали, надо в Германию везти делать. А деньги где брать? Сорок тысяч евро! Где их брать? Так моя сестра, знаешь, на что согласилась?

– На что?

– Нашла в Киеве двух голубеньких, они ребеночка решили завести, искали женщину, чтобы стала суррогатной мамкой. Поехала в Киев, ей там ввели коктейль этот…

Она начала дрожать и задыхаться.

– Коктейль? Что еще за коктейль?

– Ну, это я так… Пошутила. – Она задыхалась. – Сперму ввели одного из этих голубеньких, она забеременела. Думала, они ее домой отпустят, к дочке. Дочка у нас в больнице тогда лежала, кожа да кости… А геи эти ей говорят: «Нет уж, пожалуйста, Анна, вы здесь, при нас, под нашим наблюдением должны находиться. А то еще герпес какой принесете, а то еще СПИД!» Она говорит: «У меня ребенок помирает! Я от нее не отойду, я же не шлюха!» «Нет, – говорят, – такого уговора не было. Сидите здесь, в Киеве». И сняли ей комнату. Она девять месяцев в этой комнате, как в клетке, металась. Родила им мальчика, деньги получила и скорей домой! Успела на дочкины похороны.

– Грустно… – пробормотал Левин.

– Вам «грустно»! Да вы того, через что мы каждый Божий день проходим, в страшном сне не увидите!

– А ты не суди, – опять напрягся он, чувствуя, что ненавидит эту женщину так, как никого в жизни не ненавидел. – Судить, знаешь, проще всего. Мне, думаешь, легко? – И кивнул на спящую с открытым ртом Зою. – Я бы поменялся сейчас с последним бомжом на вокзале, лишь бы всего этого не видеть! А дальше что будет?

– Детей надо было тебе завести… – вздохнула она.

– Не дал Бог детей. Что теперь обсуждать?

Она блеснула на него глазами:

– Я сразу вам всем говорю: не буду я вам тут игрушкой! И Коля приедет ко мне! Понял? Нет?

– Это ваше решение, Нина, – холодно, видимо, овладев собой, сказал Левин. – Мой вам совет: не делайте глупостей. Вы ведь знаете, что такое депортация?

– Слышала! Только вот запугивать меня тоже не надо.

– А кто вас запу… – Левин не договорил, потому что Зоя, проснувшись, стояла на диване на коленях, как это делают дети.

– Вадик! – нежно звала она, обеими руками рисуя в воздухе огромное сердце. – Вадюша! Пойди, посиди со мной рядом!

Левин скрипнул зубами и сел рядом с ней.

– Я тут все телевизор смотрю, – прошептала Зоя, положив голову со сморщенным сухим лицом ему на плечо. – Смотрю фильмы нашего детства, Вадюша. Такие смешные! «Летят журавли», например. Помнишь, Вадик?

Левина всегда удивляло то, что Зоя иногда до малейших подробностей вспоминала то, что было тридцать или сорок лет назад, но совершенно не помнила и не понимала ничего из происходящего сейчас.

– Мы с тобой сидели в кинотеатре «Повторного фильма» и смотрели «Летят журавли», – так же нежно, слабым, улыбающимся голосом продолжала жена. – Ты меня все по коленкам гладил. Потом стал кофточку расстегивать. Я вижу, что ты уже собой не владеешь, – она радостно засмеялась. – И говорю тебе: «Я пить хочу, умираю. Принеси мне газировочки». Ты выскочил из зала. На нас все зашикали. А я сижу в темноте, смотрю на экран и ничего не вижу, слезы текут. – Плечо у Левина, на котором лежала ее голова, стало мокрым и горячим. – Помнишь, Вадик? Такая была красота!

Левин не ответил. Сердце его начало бухать и быстро ворочаться внутри, как увесистое, маленькое животное ворочается в мешке, куда его только что спрятали силой.

* * *

Лопухин, найденный без сознания соседом по квартире, был тут же доставлен в больницу. В машине «Скорой помощи» он пришел в себя.

– Куда мы едем?

– Мы едем в больницу, – ответил ему медбрат, похожий на мальчика своим тщедушным телом и тонкими руками.

– Отпустите меня! – Лопухин попробовал привстать. – Отпустите! Не нужно никакой больницы!

У медбрата тут же окреп голос, глаза приняли стальной оттенок.

– Нет, нет! Полежите, дружище! – и железной рукой притиснул Лопухина к носилкам. – В больнице во всем разберутся.