Он горько усмехнулся:

— Жить. Жить, Лель.

* * *

— И, говорит, шрифт какой-то неубедительный, может, тенями его обвести попробуем? А у меня уже ни слов, ни сил, ничего вообще не осталось. И объяснять, что тени ухудшают читаемость, просто язык не поворачивается. У Гарика уже чуть не кровь из глаз, сколько можно: давайте подвинем, давайте то, давайте это, причем модуль-то по ее же собственному эскизу. Гарик отличный дизайнер, и терпение у него как у слона, но чувствую, сейчас сорвется. И, главное, это ведь вторая обложка! То есть просто какой-нибудь редакционный материал туда не воткнешь. А часики-то тикают! Типография уже копытом бьет и фыркает, еще чуть — и начнут штрафные за просрочку капать. Ну, думаю, была не была. Улыбаюсь в камеру слаще меда: конечно-конечно, все надо сделать идеально, давайте тогда в следующий номер? У нас, знаете, с типографией жесткие сроки, не успеваем. А сама через плечо якобы Гарику: меняй вторую на «Гала-тревел». И эта овца тут же: нет-нет, что вы, давайте оставим как есть, я посмотрела, нормально все. Короче, сдались вовремя, без штрафных санкций и без потери рекламной полосы. Ну разве я не гений, а?

Мика, вытянув из посудомоечной машины очередную тарелку, тщательно промыла ее вручную и сунула на сушилку. Никакого смысла в том не было, но выражать свое удивление Леля не стала: нравится Мике этим заниматься, и пусть. Да и удивляться не хотелось. Правда, стоило проявить признательность: все-таки подруга после сдачи злополучного номера не в сауну расслабляться отправилась, не в кабак стресс снимать — а к ней, к Леле, приехала. Надо бы хоть притвориться, что слушала.

— При чем тут какой-то «тревел»? Ты же вроде про рекламу мебельного салона рассказывала, или я что-то прослушала?

— Не просто мебельного салона, а мебель на заказ, причем ребята реально суперские вещи делают. И тетка та, командирша, держит все это — молодец. Но вперлось ей, что она и в рекламном дизайне сечет. Ну или нравится главной себя чувствовать: то все она перед клиентами «чего изволите», а тут наоборот. И, значит, мы ей не только рекламу должны изобразить, но еще и канкан сплясать. А «тревел» при том, что это контора ее заклятой подруги. Не то они миллион лет назад мальчика не поделили, не то в одинаковых юбочках на дискотеку явились. Сейчас обе замужние, детные, красивые, не, ей-богу, красивые тетки. У каждой бизнес успешный. Но заноза сидит. И вот казалось бы — где мебель, а где турбизнес? Но у них такое соцсоревнование идет, мама не горюй!

— Мастер-манипулятор, — похвалила Леля. — И откуда ты про это соцсоревнование знаешь, удивительно.

— Ну так работа обязывает. — Похоже, Мика намывала тарелки уже по второму разу. — Мне положено все обо всех знать. И, кстати, тебе не кажется, что Ленькину фотографию ты зря выложила?

Вот уж воистину — «кстати». Типично Микин прием — резкая смена темы. И не отвертишься. Впрочем, Леля не собиралась это делать. Ей — она сама удивлялась — почти хотелось… поговорить.

Страничку в соцсети она завела когда-то с Микиной подачи — для удобства переписки. Ник — тоже по Микиному совету — взяла нейтральный: все-таки компания «Гест-инвест» в Питере (да и не только) была весьма заметна, не стоило светиться настоящей фамилией. Но держать пустую страничку показалось как-то глупо, и время от времени Леля постила интересные рецепты с иллюстрациями пошагового приготовления да фотографии Джоя. И однажды с удивлением обнаружила, что у нее довольно много подписчиков. Некоторые комментаторы даже по-французски писали! Поразительно!

— Чего удивляешься? — смеялась Мика. — Сиськи, котики и кулинария — три кита популярности. Ну, первое — это больше для озабоченных подростков, а котики и рецепты всем интересны. Джой ваш ничуть не хуже котиков. Вроде монстр здоровенный, а глянет иногда, да еще улыбнется всей своей лохматой мордой — совершеннейшее мимими. И рецепты у тебя небанальные. Ты ж на кухне — царица Савская и Гарри Гудини в одном флаконе.

Видеть, что миру — такому огромному — интересны Лелины скромные заметки, оказалось неожиданно приятно.

После… после… Леле до сих пор даже мысленно было трудно выговорить что-то внятное про ту рыбалку… после того как Ленчик пропал, она разместила на странице его фотографию. И вопрос задала «мировому разуму»: скажите, может быть, кто-то видел этого человека в последние дни? Не то чтобы надеялась на что-то, но — вдруг?

Откликов оказалось довольно много. От чисто человеческих, сочувственных до почти диких вроде: «Это преступник?», «Он напал на тебя или украл что-то?». «Видели» Леньку многие: кто в аэропорту Франкфурта, кто в сиднейском оперном театре, а кто и вовсе среди вокзальных бомжей города Екатеринбурга. Почему вдруг Екатеринбурга?

Были и такие, кто писал: «Это, что ли, мужик твой пропал? Да сбежал он от тебя, а ты дура, если не понимаешь. Или он тебя на деньги развел? Тогда в полицию обращайся». Или: «Так тебе и надо, овце» — с десятью восклицательными знаками. Злобные комментарии ее почему-то не задевали. Удивительно: раньше она плакала от обиды, если кто-то ругал ее рецепты. А теперь — мимо, мимо, мимо.

Узнать Леньку, впрочем, никто не узнал — несмотря на обильные журналистские «обзоры» и «расследования». Хотя неудивительно: снимок был так себе.

Да, все это было, разумеется, полной глупостью, но Леле почему-то стало немного легче. Словно она сделала что-то важное для поисков… мужа. Дурацкое слово — муж. Для поисков единственного мужчины, которого она в этой жизни любила. Не опустила руки в отчаянии — а предприняла что-то!

Примерно так она Мике и сказала:

— Может, и зря, но — вдруг?

Однако та, всегда понимавшая ее чуть не без слов, сейчас — не поняла:

— Вдруг — что?

— Он жив, — коротко объяснила Леля.

Вздохнув, Мика принялась с еще большей яростью тереть ослепительно чистую тарелку. Что там психологи говорят про пять стадий взаимодействия с неизбежным? Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие. Лелька зависла на стадии отрицания: съежилась клубочком на диване и твердит, что ничего не было. Как ребенок, который прячется от страшного буки под одеялом. В ситуации с детскими ужастиками это оправдано: страхи питаются нашим вниманием, и, если кошмар игнорировать, он поблекнет, уйдет. Но если «бука» абсолютно реален? То, что случилось, нельзя неслучившимся сделать. А вот свихнуться, отрицая реальность, можно запросто.

— Лель… — осторожно позвала она.

— Он жив, — упрямо повторила та. — Иначе все это не имеет никакого смысла.

— Лель, я все понимаю, но… Ты же не можешь всю оставшуюся жизнь вот так на диванчике пролежать. Ты ведь начинала злиться — а теперь? Застыла, как бабочка в янтаре. Но ты же не бабочка и не в янтаре, ты живой человек. И довольно взрослый. Ну да, тебе сейчас кажется, что жизнь утратила смысл…

— Да я не об этом! — досадливо перебила Леля. — Меня убить хотели…

Мика, разумеется, потребовала подробностей. Вспоминать наглую самоуверенность «штангиста», липкий страх и малодушную свою послушность Леле не хотелось: