Она с грохотом захлопнула тяжелую железную дверцу. И тут же подумала: интересно, а почему этот лучший друг утонувшего бизнесмена, уходя, дверью саданул? Не с размаха, но Арина заметила. На что рассердился? На длительность допроса или на чрезмерную ее, Арины, въедливость? А может, это у нее уже профессиональная деформация начинается? Или устроенная журналистами вакханалия так действует? Почему-то если в результате несчастного случая гибнет слесарь дядя Вася, никого сей факт не удивляет и не волнует — ну, кроме близких. А если вдруг тонет во время купания или там рыбалки сколько-нибудь медийная персона — все, тушите свет, сливайте воду! Месяц будут изобретать конспирологические версии. Как будто высокий статус делает человека неуязвимым. Верно классик сказал: беда не в том, что человек смертен, беда в том, что он внезапно смертен. Ей ли, Арине, не знать, как жизнь щедра на нелепые случайности. Но сейчас ей очень хочется, чтобы этот никчемный случай оказался — Делом! Соскучилась она по нормальной работе, вот и все.

* * *

Всю дорогу от следственного комитета до дома Леля шла пешком. Солнце не показывалось уже который день (как будто Ленька утащил его с собой), и сумрачная серость давила, высасывала последние силы. Идти было трудно, но в то же время монотонность ходьбы — раз-два, левой-правой, левой-правой, раз-два — притупляла, гасила пылающий под ключицами нарыв.

В паре кварталов от дома взгляд зацепился за цветочный павильончик. Да, точно. Нужно взять чего-нибудь зелененького, пушистенького. Живого. Ни в коем случае не самых любимых мелких бордовых роз. И не в том магазинчике, где продавщицы начинают улыбаться еще до того, как она откроет тяжелую стеклянную дверь. Туда Леля зайдет когда-нибудь потом. А сейчас нужно притвориться, как будто последних двадцати лет вовсе не было. Она вспомнит, все вспомнит и даже поплачет — потом. Когда появятся силы. Пока — так.

Купила странные, похожие на мелкие ирисы, лиловые альстромерии и какое-то бело-зеленое облачко — приветливая продавщица сказала, как оно называется, но Леля моментально забыла. Букет вышел странный. И не букет вовсе, а как будто бело-зеленый туман с лиловыми звездочками. Да, самое то. И если у дома все еще пасутся журналисты, пригодится спрятать лицо.

Улица, однако, была пуста. Только когда Леля подходила к ажурным воротам своего дома, ее нагнал давешний визитер. Ну то есть не сам нагнал — его машина. Черный «Порше». Когда они выходили из подъезда, чтобы ехать к следовательше, «Порше» стоял за Димовой «Маздой». Дим вроде бы сказал тогда, что этот тип, хозяин «Порше», — финансовый поверенный их семьи. Или не семьи, а холдинга? Леля не то чтобы забыла, скорее, вообще пропустила это мимо ушей. Может, и машина вовсе не та? Ей сейчас трудно было сосредоточиться.

Если бы Ленька в самом деле… погиб, пришлось бы заниматься, страшно сказать, похоронами. Поминками. Потом девятый день и еще что-то. Это было бы жутко. Но — окончательно. Нет, наверное, лучше так, как есть. Вот правда: словно Ленька просто уехал по делам, бывало же такое.

Звали поверенного как-то диковинно — не то Ладислаус Симеонович, не то Вольдемар Иосифович. Ах нет, Владлен Осипович, вот как! И Дим с ним уехал решать какие-то деловые вопросы. Значит, не все решил, если этот Ладислаус, то есть Владлен, опять вернулся?

Она сбавила шаг, почти остановилась. Вежливость, черт бы ее побрал! Бело-зеленое облачко с лиловыми звездами легонько покачивалось над ее рукой. Больше всего на свете Леле сейчас хотелось оказаться на своей чудесной кухне, в углу смешного, но очень удобного полосатого диванчика, с чашкой английского чая в ладонях. Облачко, пристроенное в первую попавшуюся вазу, чуть застит шкафы, плиту, все остальное. Чашка такая горячая, что держать трудно. Чай — цвета необработанного янтаря, красно-коричневый и немного, совсем чуть-чуть, золотой. А еще можно в него бросить кусочек настоящего золота — ломтик лимона. Красно-коричневый цвет тогда бледнеет, мутнеет, светлеет. И можно наблюдать за этими изменениями — и ни о чем, ни о чем не думать! И чтоб никаких финансовых поверенных рядом! Вообще никого! Она же все равно ничего не понимает ни в фондах, ни в инвестициях, ни в процентах. Этим всем всегда занимался Леня! Но Лени… нет. Ох. Пусть бы Дим все контролировал! Или этот, как его, совет директоров. В холдинге же есть совет директоров! Вот пусть они и копаются во всей этой цифири, а Лелю оставят в покое! Немилосердно сейчас к ней приставать!

Обитатели статусного авто о милосердии если и знали, то исключительно понаслышке. И правда: какое милосердие, когда в голове сплошь проценты да инвестиции.

Выскочивший из авто «мальчик» выглядел типичным охранником: плечистый, коротко стриженный, в костюме, не имеющем никакого отношения к модным тенденциям. Не вышедшем из моды, а — вне ее. Никакой костюм никакого цвета. И лицо у «мальчика» было такое же — никакое. Кажется, это шофер, которого посадили в машину Дима. Хотя тот вроде пониже был. Впрочем, этих «мальчиков» вообще трудно различать. Как клоны, честное слово. Несмотря на бугрящиеся под пиджаком плечи и равнодушные глаза, «клон» вел себя, однако, вполне учтиво: распахнул перед Лелей дверцу, подал руку, помогая скользнуть внутрь.

Ну, значит, драгоценная чашка чая всего лишь откладывается ненадолго! Иначе бы этот, как его, Владлен Осипович не в машину бы ее приглашал — в дом бы притащился.

Наверное, это был все-таки не «тот» шофер. Потому что в машине сидел вовсе не Владлен Осипович. Неожиданно в салоне оказалось довольно темно, но невозможно было принять за сухощавого, похожего на скелет поверенного этого вот… штангиста. Леля так и подумала про него — штангист. Весь квадратный, даже физиономия квадратная, бритое темя, хрящеватые, похожие на кочешки цветной капусты уши. И нос… странный. Точно штангист. Не совсем старый, лет, наверное, пятидесяти.

— Вы… вы кто? Вас Владлен Осипович прислал?

«Штангист» хохотнул:

— Ну… да. Примерно. Бумажки надо кое-какие подписать.

— К-какие б-бум-мажки? — Она почему-то начала вдруг заикаться. Как в далеком-далеком детстве. Мамуля уверяла, что лет в семь Леля заикалась. — Почему он сам не приехал?

— Недосуг ему с бумажками раскатывать. — «Штангист» вытащил откуда-то из-за спины папку — не то чтобы увесистую, но… внушительную. Явно кожаную.

— Но почему…

«Штангист» не дал ей договорить:

— Не суетитесь, мадамочка. Все будет чики-топ.

Мадамочка? Чики-топ? Что за… Бред какой-то. Немыслимо, чтобы представитель финансового поверенного, одного из богатейших людей Питера, употреблял подобные выражения. Это как… как если бы английская королева высморкалась в скатерть.

Машина казалась знакомой, но во всем остальном что-то было не так. И как-то… нехорошо «не так».

— Выпустите меня! — потребовала Леля дрожащим голосом.

— Подпишете — и гуляйте куда хотите, — весело продолжал «штангист». — Чего тянуть-то? Супружник твой думал, небось, что свалит на все четыре — и прости прощай? Распрекрасно типа все устроил: нет человека — нет проблемы? Только без толку он сбежал.