— Не тревожьтесь. Эти… люди вас больше не побеспокоят. Приношу свои искренние извинения за столь неприятный инцидент, нужно было раньше довести до них необходимую информацию. Сейчас им ясно, что любые попытки что-то предпринять совершенно бессмысленны. И ваша подпись на их бумагах не имеет никакого значения. Я ведь объяснил… — Кажется, он собирался завести свой бубнеж по новой, поэтому Леля торопливо закивала — мол, поняла, поняла.

После отбытия нудного поверенного Дим ласково погладил все еще дрожащую Лелю по голове:

— Не бойся. Владлен изъясняется настолько специально, что даже мне за его доводами бывает трудно уследить. Попытаюсь по-русски пересказать. Никто действительно не мог подобного идиотизма ожидать. Понимаю, тебе сейчас тяжело, но поверь, такое не повторится. Не потому что мы этих… господ напугали. Им просто нет смысла суетиться. Нет смысла угрожать, нет смысла нападать, нет смысла вообще пытаться какой-то захват устроить. Леня за последние полгода не просто финансовую структуру перестроил. Он еще и логистические схемы радикально поменял. Этим… господам, видишь ли, показалось, что компанию «Гест» можно успешно использовать в своих делишках. Ну там наркотики, оружие и прочая грязь. А теперь они знают, что это просто не даст результата. Ну представь: у тебя есть, к примеру, какой-нибудь ужасно ценный бриллиант, на который точат зубы… скажем, нехорошие люди. Совсем нехорошие. И методы такие же: напасть, ограбить, ну или нож к горлу приставить — говори код от сейфа. Чтобы избежать подобного, ты этот бриллиант передаешь как бы во владение некой организации. Британскому музею, к примеру. С компанией, кстати, это проще провернуть, бриллиант-то можно физически украсть. С компанией такой фокус не пройдет. Ну и опять же логистика вся поменялась, то есть в черных перевозках холдинг невозможно стало задействовать.

— А почему же они тогда… ну… зачем все это было?

— Ну так закрытое акционерное общество, понимаешь, такая штука… Короче, объявлений о переменах никто на столбах не развешивал. Жаль, конечно, что тебе пришлось все это пережить. Но больше они тебя действительно не побеспокоят.

— Они говорили, что Леня… что он… что он с… с… — Леля задыхалась, не в силах выговорить страшное. Дим подсунул ей стакан, из которого едко несло какой-то медицинской химией. А, плевать! Она задержала дыхание и выпила залпом, как, должно быть, пьют водку. — Говорили, что он с… специаально это устроил! Чтобы д-дог-говвор не выполняать! — Она замолотила маленьким крепким кулачком по спинке диванчика.

— Специально? Экая у братков фантазия богатая! — хмыкнул Дим.

— И главное… — Леля шмыгнула носом, продышалась. — Они говорили, что Леня… что он… ч-что он п-просто с-с… с-сбежал!

— Сбежал? Лель, они могут говорить что угодно, эти люди… впрочем, неважно.

— Неважно, да? Важно то, что я тоже не верю! Он жив! Он не мог у… у… он не мог утонуть! Он плавал как рыба!

— В ледяной воде и полной зимней экипировке?

— Все равно! — Она упрямо набычилась. — Я бы почувствовала, если бы…

— Почувствовала бы? Лель, я в курсе насчет интуиции, женской в целом и лично твоей, но… ты когда в последний раз толком спала? Не говорю уж — ела?

— Ты думаешь, у меня… мне… что это бред, да? Но я точно почувствовала бы! Ленька палец порежет, а я уже вздрагиваю, так всегда было! И сейчас… Ведь… могло же случиться так, что его где-то ниже вынесло? А там, к примеру, деревенька? И он туда дополз — ну как Маресьев, помнишь, мы в школе учили?

Вздохнув, он опять погладил ее по голове.

— Лель, некуда там было доползать, поверь.

Он совершенно точно знал, что обыскали все доступные места. Лично наблюдал за этим.

— Плевать! Вдруг там избушка есть в какой-нибудь глуши, и он там спрятался. А выйти не может, потому что не помнит ничего.

Дим знал, что будет тяжело, но даже не предполагал — насколько.

— Лель… Послушай… Это очень важно. Я понимаю — горе, больно… Но, пожалуйста, не надо ничего сочинять, ладно? Подумай о детях, в конце концов.

— О детях?

— Ты же не хочешь, чтобы у них была сумасшедшая мать? А ты сейчас сама себя в психоз загоняешь… Да, случилась страшная беда. Но — прими это. Не сходи с ума. В буквальном смысле слова. И еще. Поверь. Так — лучше.

— Лучше?!!

— Да, Лель. Да, лучше. И для тебя, и для детей.

— Что ты такое говоришь? Что т-ты т-так-кое г-гов-воришь?!! — Она зажала ладонями уши, замотала головой.

Он тронул дрожащее плечо:

— Лель, ну пойми…

Она вдруг вскинула голову, пронзив его взглядом, в котором снова сверкнула отчаянная надежда:

— Это… это из-за… тех… из-за того, что кому-то понадобился его холдинг? И Ленька боялся, что мы, я, Платон, Ульяна, можем в опасности оказаться? Тот тип мне ужасы всякие сулил: ты же, говорит, не хочешь, чтоб с твоими детишками что-то случилось? И Леньке… Леньке тоже грозили?

Дим кивнул.

— Значит, — четко выведенные брови сошлись на переносице. Почему-то это выглядело очень трогательно. — Значит, все правда? Он нас хотел спасти, да?

— Он все сделал бы, чтобы вас спасти, — уточнил Дим.

Зареванное Лелино личико просияло:

— Значит… значит, он сам все это придумал? Я знала! Я же чувствую, что он живой! И он к нам вернется!

Дим вздохнул. Господи, как это трудно! Ладно — тяжело, но — трудно. Говоришь ей одно, а она слышит что-то свое, совсем другое.

— Лель, не надо ничего сочинять. Не надо. Он не вернется. Он…

— Что ты такое говоришь? — Пересохшие, искусанные губы опять задрожали. — Он… он нас бросил? Одна дура мне на страничке написала, что Ленька просто от нас сбежал, теперь наслаждается вольной жизнью. Я ей ответила, конечно, что она дура, и забанила тут же, но… А он… А ты говоришь… Бросил?!! Как ты можешь такое говорить?! Этого не может быть! Понимаешь? Просто не может, и все!

— Лель, ну что ты, ей-богу, сочиняешь? Он… Его… нет. — Ему почему-то трудно было выговорить «умер» или «погиб».

— Но ты же сам сказал, что он нас хотел спасти! Что все к лучшему! Что он сам все придумал! Что он специально!

— Я не так сказал. Конечно, он хотел от вас беду отвести. И я видел, как его все это мучает.

— Но это же не… самоубийство? Он… не мог!

— Ты права в том, что Ленька никогда не совершил бы самоубийства. Не тот человек. Но… понимаешь, Лель, наше подсознание — странная штука. Может, он молился мысленно, чтобы от вас беду отвести. А судьба взяла такую вот цену. Судьба, Лель. Жестоко, но…

Она плакала навзрыд, зажимала уши, мотала головой… Диму казалось, что это продолжается уже несколько часов, хотя вряд ли прошло больше пятнадцати минут.

— И… — Леля всхлипнула. — И что же мне теперь делать?