Потом мы потихоньку вернулись обратно в «Роллер диско» и никому не сказали, что случилось. Мать Аманды Кидд в конце концов была вынуждена пойти в «Вулворт», чтобы ее вызволить. Я страшно боялась: вдруг Аманда нас заложит, но она не посмела. Но всю следующую неделю ходила завтракать с другими девчонками, и мы с ней больше, пожалуй, ни разу по-настоящему не разговаривали. Она у нас в выпускном классе сейчас вторая по успеваемости, так что, похоже, то, что ее тогда поймали, даже пошло ей на пользу. Но дело в том, что я, в отличие от Стеллы, по природе своей не воровка и не лгунья, однако ей в тот день, после «Вулворта», вполне удалось убедить меня, что мы совершенно ни в чем не виноваты. Представляете, какой дурой я чувствовала себя теперь, когда она и из меня сделала «Аманду Кидд»? Неужели Стелле вообще не нужны никакие друзья? Или для Стеллы друзья – это только средство получить то, что ей хочется?

* * *

Слева от меня высилась крутая насыпь и наверху широкое, четырехполосное шоссе, а справа – поле, расчищенное, судя по всему, для массовой застройки. Там было полно всяких экскаваторов, бульдозеров и самосвалов; и повсюду – высокие проволочные ограждения и объявления типа «Наденьте защитную каску!»; а над табличкой «Вход только по пропускам» кто-то написал краской из баллончика: «Aint No Black in the Union Jack»[14]да еще и пририсовал пару свастик. Все еще было довольно рано, только без двадцати восемь. Брубек, наверное, уже покатил на своем велосипеде домой, а в «Капитане Марло» все еще спят. Впереди виднелся проход под шоссе, и я направилась к нему. Я была метрах в ста от прохода, когда заметила там какого-то мальчишку и остановилась, потому что это было очень и очень странно, но я могла бы поклясться…

Да, это был Жако! Он просто стоял там и смотрел, как я иду к нему. Я отлично понимала, что настоящий Жако сейчас находится в двадцати с лишним милях отсюда; наверняка рисует какой-нибудь лабиринт, или читает книгу о шахматах, или делает что-нибудь такое, свойственное только ему одному; однако у стоявшего передо мной парнишки были точно такие же растрепанные каштановые волосы, такая же форма головы, те же черты лица, та же манера держаться; и даже майка у него была такая же, как у Жако, с надписью «Liverpool FC»[15]. Я слишком хорошо знала, как выглядит мой брат, и это действительно был либо он, либо абсолютно идентичный ему близнец, о котором просто никто до сих пор не знал. Я стала медленно приближаться к нему, не осмеливаясь даже моргнуть, чтобы он вдруг не исчез, и, когда до него оставалось метров пятьдесят, помахала ему рукой. И этот парнишка, который никак не мог быть моим младшим братом, тоже помахал мне в ответ. Не выдержав, я громко окликнула его по имени, но он никак мне не ответил, а повернулся и вошел в туннель под шоссе. Я просто не знала, что думать, и поспешила за ним следом. Мне вдруг пришла в голову нелепая мысль: а что, если Жако тоже сбежал из дома, чтобы меня отыскать? Хотя разумная часть моего «я» возражала и твердила, что это никак не может быть он. Да и откуда Жако было знать, в какой стороне меня искать?

Теперь я уже бежала со всех ног, понимая, что происходит нечто очень странное, но не зная, что это значит. Туннель предназначался только для пешеходов и велосипедистов, так что был довольно узким и коротким, длиной ровно в четыре автомобильных полосы плюс газон, отделявший правую сторону шоссе от левой. На его дальнем конце, словно в квадратном окошке, виднелись поле, небо и крыши домов. Я вошла в туннель и сделала несколько шагов, не сразу заметив, что чем ближе к центру, тем становится светлее, а не темнее, и вместо гулкого эха вокруг царит почти полная тишина. Я сказала себе: ерунда, тебе просто показалось, не тревожься, но уже через несколько шагов мне стало совершенно ясно – проход под шоссе полностью изменил форму, стал значительно шире и выше и превратился в некое странное, какой-то ромбической формы помещение… причем помещение это находилось явно не в Англии, в каком-то ином, далеком, месте. Это было просто невероятно, и я испугалась. Однако же я понимала, что не сплю, что все это происходит на самом деле, но все же никак не может быть реальностью. Я остановилась, потому что боялась налететь на невидимую стену. Где же я? Я никогда в этом месте не бывала. Неужели это кошмарный сон наяву? Может, все это исчезнет, как только я очнусь? Слева и справа от меня были узкие окна, до каждого – шагов десять. Я не собиралась смотреть в эти окна – все равно я там не увижу никаких бетонных стен и никакого прохода под шоссе. И все же в окне слева я заметила какие-то странные серые дюны, словно карабкавшиеся по склону высокой горы, а в окне справа была почти ночь, и там дюны пологими волнами катились к морю, казавшемуся абсолютно черным. Да, оно было черным-пречерным, точно тьма, запертая в шкатулке, хранящейся в подземной пещере на глубине по крайней мере мили. К центру это помещение, где бы оно ни находилось, явственно расширялось, и там стоял длинный стол; я подошла к этому столу слева, а справа к нему одновременно со мной подошла какая-то молодая и очень красивая женщина. Вот только красота ее была холодной и неживой, как у загримированной актрисы, к которой даже прикасаться нельзя. У нее были очень светлые, казавшиеся почти седыми, волосы, очень бледная, цвета слоновой кости, кожа и очень яркие темно-розовые губы; одета она была в темно-синее, как полночь, бальное платье и выглядела как сказочная фея…

Да, это была она, мисс Константен. Та самая, что сидела в кресле возле моей постели, когда мне было восемь лет. Но почему мой разум вдруг вздумал проделывать подобные фокусы именно сейчас? Мисс Константен подвела меня к какой-то картине, висевшей в остром углу этого ромбовидного зала; картина изображала мужчину, похожего на библейского святого, только на его лице не было глаз. Я стояла всего в нескольких дюймах от картины и хорошо разглядела его лицо. На лбу у этого святого чуть выше переносицы виднелось черное пятно. И это пятно росло. И в нем был зрачок. Значит, это глаз? И я вдруг почувствовала, что и у меня во лбу есть такой же «глаз», причем в том же самом месте; но теперь я уже не была полностью уверена, что я – это по-прежнему Холли Сайкс; хотя, если я перестала быть собой, то кем еще я могу являться? Из пятна у меня на лбу что-то вышло и теперь болталось прямо у меня перед глазами. Когда я пыталась посмотреть прямо на него, оно исчезало, но если я немного отводила глаза, то краем глаза видела, что оно похоже на маленькую мерцающую планету. Затем появилась еще одна такая «планета», и еще, и еще. Четыре непонятные мерцающие штуковины! Я почувствовала во рту вкус зеленого чая, и вдруг вокруг меня словно стали взрываться бомбы, и мисс Константен страшно завыла, и пальцы у нее на руках превратились в когти, и вспышка какого-то невероятно яркого синего света отбросила ее прочь, и она покатилась по столу под ударами этого света, потрескивавшего как кнут. А святой старец на картине разинул рот, и оказалось, что во рту у него полно острых звериных зубов, и он издавал такие жуткие вопли и стоны, что казалось, будто со скрежетом трутся друг о друга металл и камень. Вокруг метались какие-то тени, силуэты людей, точно в театре теней, порожденном воображением некого безумца. На стол вдруг впрыгнул какой-то старик с глазами рыбы пираньи. У него были длинные вьющиеся черные волосы и красный, как у пьяницы, нос; на нем был черный костюм, и от него исходил какой-то странный ярко-синий свет, словно он весь был насквозь пропитан радиацией. Старик помог мисс Константен подняться, и она указала пальцем с длинным серебристым ногтем-когтем прямо на меня. Помещение тут же охватило черное пламя, послышался громкий рев, как от двигателя реактивного самолета, и я поняла, что не могу ни убежать, ни вступить с ними в бой; я даже ничего толком разглядеть не могла в языках этого черного пламени; я могла лишь неподвижно стоять и слушать отчаянные крики, звучавшие так, словно здание рушится прямо на его обитателей. И все же в этом оглушительном шуме и грохоте я сумела услышать чей-то ясный и очень спокойный голос, отчетливо сказавший мне: «Я буду здесь». Затем последовали новые толчки, грохот, и невероятно яркий, ярче солнца, свет стал разгораться все сильней, и я почувствовала, что мои глазные яблоки тают прямо в глазницах…