Но не верно обратное, что инфлюация – это вторая сигнальная система, так как из двух форм инфлюации только суггестия – развитая форма – лежит в основании второй сигнальной системы, речи. Интердикция – первичная форма – еще полностью осуществляется в рамках механизма первой сигнальной системы, рефлекса, хотя и работающего «наоборот». Таким образом, инфлюация – такое явление, в котором перед нами зримо проступает четкая грань между животным и человеком; один из основополагающих социально-философских вопросов принимает форму предельно конкретно поставленной научной задачи – реконструкции перехода от интердикции к суггестии.

Интердикция – высшая форма торможения центральной нервной системы позвоночных. В первом приближении ее можно описать как «антирефлекс», помня, что всякое «антиявление» не представляет собой нового, самостоятельного явления, а развивает то явление, которое отрицает. Интердикция – принудительная отмена, «запрет» рефлекса путем имитатогенного возбуждения тормозной доминанты. Это явление возникает, когда ультрапарадоксальное состояние нервной системы одного организма, высвобождая скрытый в тормозной доминанте неадекватный рефлекс, возбуждает им имитативный рефлекс другого организма (неадекватный рефлекс служит интердиктивным сигналом) и, заставляя этот другой организм имитировать неадекватный рефлекс, затормаживает у него рефлекс адекватный. Такой механизм может служить отправной точкой для диалектического перехода от биологического поведения к социальному.

Поршнев различает три уровня интердикции. На первом уровне она – всего лишь «отвлечение внимания» и еще «мало отличается от простой имитации, разве что своей экстренностью, чрезвычайностью». Но уже и на этом уровне «она может быть полезной для другого организма – источника сигнала, т. е. источника неадекватной реакции, если прерывает чье-то агрессивное или иное вредное действие, принудительно переключающееся на имитацию». Второй уровень – собственно интердикция. На этом уровне у интердиктора неадекватный рефлекс «отрывается от обязательной зависимости от ультрапарадоксального состояния, т. е. перестает быть собственно неадекватным рефлексом, а может биологически закрепиться просто как полезный акт самообороны, шире как активное воздействие на поведение другого индивида». Третий уровень интердикции – высший, на нем активация тормозной доминанты чужого организма стремится распространиться на максимально широкий спектр его рефлекторных реакций и имеет «в пределе – торможение таким способом всякой его деятельности одним интердиктивным сигналом». Само собой, что «предел этот недостижим на деле, так как именно какая-то резервируемая деятельность (инверсия тормозной доминанты) и должна тормозить все остальное. Скажем, сон, пресекающий бодрствование, сам является тоже деятельностью. Но все же генерализованная интердикция служит искомой нами ступенькой, от которой следующий шаг ведет уже к начальной ступеньке второй сигнальной системы»104.

Эта начальная ступенька – суггестия. С некоторого времени данный термин получил определенную популярность, что, к сожалению, способствовало стиранию его точного значения. С латыни «суггестия» переводится как «внушение», но в научной терминологии не было бы необходимости, если бы точные значения научных терминов можно было легко передать словами обыденной речи. В обыденной речи под «внушением» чаще всего понимается внушение мыслей, – если не прямо «телепатия», то донесение такой информации, которая заставляет объект внушения определенным образом думать – и только поэтому поступать так, а не иначе. Другими словами, говоря о внушении, мы по умолчанию подразумеваем современного нам человека во всеоружии его психики: обладающего внутренним миром, способного мыслить и проявлять собственную волю. Сложность, однако, состоит в том, что начальная ступенька второй сигнальной системы не предполагает еще ни внутреннего мира, ни мыслей, ни собственной воли; это явление лежит в основе человеческой психики, и мысли, внутренний мир и индивидуальная воля развиваются из него.

Суггестия – это внушение действия напрямую (минуя сознание, которого еще нет), фатальным образом, так, что уклониться от внушения невозможно, и инструмент этого внушения – знак, слово. Явление суггестии лежит в фундаменте второй сигнальной системы, человеческой речи. Отталкиваясь от него, преодолевая его снова и снова, человеческая психика развивается исторически. Человек – социальное существо – существует с того момента, когда появляется суггестия.

С точки зрения обыденного сознания закономерен вопрос: как это такое возможно – «внушение действия напрямую»? Разве нельзя слово «не услышать», знак – проигнорировать?.. Нельзя. Нам следует признать, что в начале человеческой истории субъекта, который мог бы не подчиниться «слову», не существует, а иначе следовало бы отказаться от идеи начальной, первой ступени психики и ее исторического развития вообще, признать психику неизменной, данной нам свыше, отказаться от ее материалистического объяснения. Суггестивная психика, – из-за того что другие психические функции в ней еще не развились, – не могла знать разделения на субъект и объект: «слово» и предписываемое им «дело» в ней были неразрывно связаны, причем именно «дело» (а вместе с ним и скрывающийся в нем предмет – вещь как объект и результат «дела») проявляло себя знаком «слова», которое в свою очередь, не имея за собой самосознающего субъекта и являясь для человека объективным фактом, выступало как денотат. Такая ситуация могла сохраняться вплоть до начала цивилизации, когда появилась письменная речь, раскрывающая знаковую природу слова.105

Но любое психическое явление, включая самое первое, все же должно иметь какую-то свою субъективную сторону, иначе как можно вести речь о психике? И, несмотря на сказанное выше, у суггестии она есть. «Изнутри» суггестия ощущается как амбивалентная «первоэмоция», самоощущение общности («мы»), которое, в свою очередь, тоже – не ощущение в обыденном смысле, не пассивное ощущение чего-то, а деятельное (переживаемое в действии) ощущение сопричастности индивида всеобщему ходу вещей. Остается добавить, что «мы» здесь тоже – не в нашем привычном понимании «мы», так как оно не складывается из многих «я», до «я». До появления самосознания от суггестии еще очень далеко, и генетически наоборот – «я» складывается из множества конфликтующих друг с другом «мы». И, наконец, действие, в котором его участники переживают общность как ощущение «мы», также отличается от привычного для нас действия, ибо это всегда – ритуальное действие106.

Итак, суггестия как прямое внушение работает только потому, что работает как общность, а эта последняя работает как ощущение «мы». И наоборот: ощущение «мы» является продуктом прямого внушения общности «словом» – объективированным и благодаря этому принявшим на себя абстрактную роль «субъекта». Неслучайно эпиграфом для своей книги Поршнев взял знаменитый зачин Евангелия от Иоанна: «В начале было слово». И заметим, что ведь и современный человек со здоровой нервной системой не способен уклониться от понимания родной речи, следовательно, и в современной речи – в самом ее основании – первобытная суггестия сохраняет свое отчетливое проявление.