Надю охватило чувство вины. Ален сбросил свое пальто на спинку ближайшего стула, смахнул снег с волос.

— Я… вот… взяла напрокат костыли. — Надя бросила взгляд в угол у пианино, где поставила, костыли, принесенные из аптеки.

— Да, вижу.

Заметил он и быстрые, настороженные взгляды, которые она бросала на него, когда ей казалось, что он не смотрит в ее сторону. И то, что бледно-розовый цвет ее пушистого свитера придает свежесть лицу.

— Аптекарь заверил, что металлические костыли легче и с ними проще управляться.

— С бантами чудесно придумано. Их тоже аптекарь предложил?

— Нет, просто я подумала, что они придадут большую женственность этим жутким штукам.

Элли хихикнула, а Надя снова обрадовалась блеску ее глаз.

— Мамочка учит меня правильно сочетать цвета, чтобы, когда вырасту, я могла сама выбирать себе одежду.

Ален подумал об одежде Нади: фланелевая рубашечка с розовыми цветочками, широкие брюки, свитера слишком большого размера. Не очень-то это годится, чтобы привлечь мужчину, и все же он уже несколько дней думал только о ней.

Сегодня вечером она была в джинсах на пуговицах, из тех, что женщины позаимствовали у мужчин несколько лет назад. Скроенные в расчете на узкие мужские бедра, они обтягивают женские и вовсе обольстительно.

— А как там газета? — спросил Ален и внутренне содрогнулся. Человек с его образованием мог бы придумать вопрос пооригинальнее.

— Становится все интереснее, как мне говорят. — Надя засмущалась. — А как поживает доктор Стикс?

— Лентяй и бездельник, но с искрой божьей, той самой, которая, как не устает повторять Моника, необходима врачу.

— Забавно, но я подумала об этом в то утро, когда вы запретили мне вставать с постели.

— Точно, я настоящий тиран.

— Послушайте, вы же должны говорить обо мне, — подала голос Элли. — Вы, что ли, забыли, что пациент теперь я?

Надя пригладила волосы дочки.

— Мы помним, дорогая, и позаботимся о тебе.

Ален заметил, как ее пальцы задержались на лбу дочери. Его память вернулась на несколько дней назад, когда в этом кресле сидел он сам и те же тонкие пальцы пригладили его волосы.

Он отвел глаза и закатал рукава рубашки. Если очень постараться, можно заставить себя не думать о ее спальне, забыть о ночных фантазиях, в которых она приглашает его к себе.

— Судя по запаху, обед готов, — сказал он, заметив, что Надя снова смотрит на него. — Я могу чем-нибудь помочь?

— …И доктор Стикс просил принести ему немного куриного супа, сказал, вы знаете, какой ему нравится. — Прижав трубку плечом к уху, Ален откинулся вместе со стулом к стене, стараясь не обращать внимания на чудовищную усталость, неожиданно навалившуюся на него.

— Что-нибудь еще?

— Это все, док, — ответила Кэт. — Сегодня всего три вызова на дом.

Доктор засунул записную книжку вместе с огрызком карандаша в карман.

— Спасибо, Кэт. Продолжай трудиться.

— Постарайтесь поспать хоть немного. — Пожилая телефонистка положила трубку.

Ален обдумывал, кого из больных посетить в первую очередь, когда Надя вернулась на кухню. О Наде он тоже предпочитал думать как о пациенте ради собственного же блага.

Но может же он насладиться тем, как она выглядит в неярком свете: розовая и мягкая в свитере и джинсах и в возмутительных пушистых шлепанцах. Ален попытался представить ее такой, какой увидел впервые: свернувшимся калачиком от боли, в стерильном халате, но продолжал видеть мягкие соблазнительные формы под облегающей фланелькой.

— Как там наша пациентка?

— В постели, засыпает.

Вместо Элли он вообразил Надю лежащей под теплыми одеялами, с рассыпавшимися по подушке волосами и таинственной улыбкой на устах. А себя — забирающимся под те же одеяла и заключающим ее в объятия. Примитивный голод тела подсказал ему, что пора убираться из ее дома. И из ее жизни.

— Хотите еще кофе на дорожку?

Ну ладно, еще несколько минут не повредят ни ей, ни ему.

— Полчашечки, и побегу. У меня еще три вызова.

— Я бы предложила вам еще мороженого, но вы уже все съели.

— С помощью вашей дочки.

— Неудивительно, что она в восторге от вас. Надо же прописать мороженое от возможного сотрясения!

— На детей легко произвести впечатление.

— Синоптик предсказал к полуночи снегопад, — тихо сказала Надя. — Далеко вы живете?

— В пятнадцати-двадцати минутах по сухому асфальту.

— И он бывает когда-нибудь сухим?

— Пару дней за лето в хороший год.

— Что значит «хороший год»?

— Не знаю. За все время, что я живу здесь, не было ни одного.

— Знаете что, доктор Смит. Вы довольно забавны, когда позволяете себе расслабиться.

— Не сообщайте об этом в Гарвардскую ассоциацию, — в притворном ужасе попросил он. — Там нас учили быть лишь амбициозными и богатыми.

— Ну вы-то ни то и ни другое. По мне, так, все эти помпезные гарвардские доктора медицины многому могли бы поучиться у вас.

— Осторожно, Надя. От ваших похвал я могу вознестись!

— Не волнуйтесь — это последний комплимент, который вы услышите от меня.

Казалось бы, как просто: пошутить с милой женщиной, расслабиться и потом насладиться ароматом вкусной еды и крепкого кофе… Но какая это редкость и удовольствие для мужчины, который сознательно и преднамеренно от всего этого отказался.

Алену не хотелось уходить. Но остаться он тоже не мог.

— Спасибо за обед.

— Спасибо, что не назвали его чудесным.

Ален старался говорить правду и прибегал ко лжи, только когда не было другого выхода, и тогда уж делал это умело.

— Не такой уж он был и плохой. Я даже попросил добавки.

Когда он натянул куртку, Надя предложила:

— У меня есть термос, и кофе еще много осталось. Дать вам с собой?

Ален не хотел утонуть в доброте ее глаз…

— Это я должен заботиться о вас, правда?

— Вы и позаботились, несмотря на мое, скажем так, неадекватное поведение.

— Лучше сказать — упрямство.

Ален слегка привлек ее к себе. На уме был лишь дружеский поцелуй. Пока он не коснулся ее губ.

— Вы вкуснее любого кофе.

Ее глаза потеплели, вопрошающе глядя на него, и он приказал себе уйти, пока не переступил черту, которую сам и установил давным-давно.