— Боюсь, что наступил такой момент, когда ей нужен отец. — Надя взяла Алена за руки и пристально посмотрела на него, как бы добиваясь понимания. — Я знаю, что вы не хотите причинить ей боль, но ведь это может случиться. Если мы… сблизимся и из этого ничего не получится.

— Вот уж не предполагал, что ты из тех женщин, которые хотят получить железную гарантию на несколько лет вперед.

— Но я же мать, и моей дочери уже причинил боль мужчина, которому она верила.

— Только дочери или матери тоже?

— Обеим.

Ален опустил глаза.

— Я хотел бы заботиться о вас обеих. — Он снова посмотрел ей в глаза. — Веришь?

— Да, верю… Я освобожусь в полночь.

…Потягивая горячий шоколад, Надя наблюдала, как Ален поглощает вторую чашку любимой овсянки Элли.

— Не могу поверить, чтобы вы, врач, ели такое.

— А вы взгляните на коробку — тут полно питательных веществ.

— Если не считать сахара и консервантов.

— Извините, Надя, но никто еще не доказал, что сахар вреден для здоровья.

Она фыркнула.

— Сколько, вы сказали, вам лет?

— Тридцать девять. — Ален соскреб остатки в чашке и проглотил с видимым удовольствием.

— Есть еще.

— Нет, больше не влезет.

Положив ложку, Ален похлопал себя по животу. Таким изысканно одетым она еще его не видела — накрахмаленная рубашка и брюки. К тому же он подстригся после их утренней встречи.

Надя встала, налила ему еще кофе.

— Сколько вызовов было у вас сегодня вечером? — спросила она, садясь.

— Только один — к Эдде. Но это был скорее светский визит.

— Вечером я пила у нее чай, когда зашла за Элли после урока музыки. Я люблю с ней поговорить. Рассказы о старом Миртле так поднимают настроение, я даже начинаю чувствовать себя частью этого городка.

— Думаю, ей недолго осталось, хоть она и считает себя неукротимой. Это не так. На восьмом-то десятке и после двух инфарктов.

— Эдда весьма высокого мнения о вас, хоть и доставляет вам хлопоты. Говорит, вы лучший врач, которого когда-либо знал Миртл.

Ален выглядел еще более измотанным, чем в ту ночь, когда Надя обнаружила его спящим в своей гостиной.

— Я только делаю то, чему меня учили.

— Но почему здесь?

— Эта община заплатила за три года моей учебы и оплачивала мои расходы еще три года интернатуры, так что я задолжал им за шесть лет… — Он пожал плечами. — Мне здесь понравилось, и я остался.

— А ваша семья, друзья? Не скучаете по ним?

Он вытер пальцем каплю кофе, стекавшую по внешней стороне чашки. Что угодно, лишь бы не встречаться с ней взглядом.

— Все умерли. Мои друзья здесь.

— Эдда как-то упомянула, что ваш лучший друг погиб в автодорожной катастрофе перед вашим приездом в Миртл.

Ален молчал. Здравый смысл подсказывал ему, что люди будут обсуждать его с тем же здоровым интересом, с которым они обсуждали возраст Эдды и еще десяток дежурных тем, питавших слухи в Миртле.

Подумав, он решил расслабиться и подыграть ей, сказать то, что она ожидала. Но внутренне он был напряжен, как никогда.

— Его звали Георг Лейтон.

— Как же это случилось?

— В какой-то степени вина лежит и на мне. — Ален пожал плечами. — Мне захотелось съездить домой в Западную Вирджинию. Ностальгия, знаете ли, бывает и у молодых. Иногда хочется повидать старых учителей, навестить могилы предков, произвести впечатление на провинциалов… Что-то в этом духе. Я предложил Георгу поехать со мной, ведь у него был спортивный автомобиль.

Подняв глаза, Ален заметил напряженный взгляд Нади. Он редко говорил о своем прошлом, и то только когда ему некуда было деваться.

— Мы остановились в мотеле, выпили пива, погуляли. Той ночью я остался в номере посмотреть бейсбол по телевизору. Георг завелся и снова отправился за пивом. Не знаю, как все произошло. Шериф сообщил мне, что он врезался в устои моста. Умер он мгновенно. Опознали его по бумажнику.

— А что за человек был Георг?

Ален поднял на нее глаза. Сейчас он мог сказать всю правду, не скрывая при этом своих чувств.

— Георг Лейтон был ленивым и высокомерным сынком богатых родителей.

— Но вы называли его своим лучшим другом.

— Так оно и было. Но это не мешало ему быть избалованным плейбоем. Он знал это, даже гордился собой. — Ален скривился. — Говорил, что это его право по рождению. Что все Лейтоны таковы.

Как говаривал отец Нади, хороший репортер должен обладать бесстрастным лицом и уметь пить дешевое виски, чтобы доискиваться правды. Она-таки умела владеть своим лицом и теперь порадовалась этому.

— Мне кажется, вы очень любили его.

— Как сказать… Иногда мне кажется, что я ненавидел его.

Ален сделал глоток кофе.

— Что это мы все обо мне и обо мне. Поговорим о тебе. Как получилось, что ты оставила такую блестящую карьеру?

— Устала от того, что кто-то дергает меня за ниточки.

В ее голосе прозвучала обида, и он поспешил сказать:

— Не могу себе представить тебя в роли марионетки.

Ален встретил ее холодный и настороженный взгляд, такой же, какой у нее был в то утро в операционной.

— В том-то и дело. — Надя встала, чтобы налить ему еще кофе, но кофейник оказался пуст.

Заметив, что он наблюдает за ней, она сказала:

— Сейчас сварю еще.

Ален собрался было отказаться, но передумал.

Он откинулся назад и вытянул ноги. Приятно было расслабиться. Еще приятнее было наблюдать, как она готовит кофе.

— Как девочка чувствовала себя сегодня в школе?

— Точно не знаю. Лучше, мне кажется. — Повернувшись к нему, она прислонилась спиной к разделочному столу. — По крайней мере, сегодня вечером она показалась мне менее расстроенной, чем утром.

— Она должна справиться.

Надя глубоко вздохнула.

— Хотела бы я быть так уверена.

— При ее общительности и при мамином очаровании, как может быть иначе?

— С первым согласна, второе — сомнительно.

— А-а-а. Леди отличается скромностью?

Ее брови сошлись вместе, углы рта печально опустились.

— Леди знает, что была отнюдь не такой уж очаровательной в последние недели, особенно с одним доктором, который совсем недавно готов был придушить эту же самую леди.

— Сдаюсь, вы правы. — Ален постарался сохранить серьезный вид. — Вычеркнем пункт об очаровании.