Потребности определялись характером той эпохи, когда свойственные государству способы и органы управления хотя и начали возникать, но еще не вполне сформировались и, главное, не стали в глазах общества сами собой разумеющимися и традиционными. Если в периоды социальных потрясений новые руководители не уверены в законности или общепризнанности, прочности своих прав, тенденции к грандиозному монументальному строительству могут на короткое время возрождаться. Достаточно характерно, например, что прямым архитектурным образцом для здания Московского университета послужил камбоджийский храм Ангкор-Ват. Суперграндиозные масштабы неосуществленного довоенного проекта строительства Дворца Советов в Москве на месте взорванного храма Христа-Спасите-ля способны поразить нас и сейчас.

Лидеры, под началом которых ведется сооружение гигантских престижных объектов, поначалу вовсе не обладают теми находящимися под их непосредственным контролем источниками власти, о которых мы говорили выше, и сильно зависят от поддержки населения. Формой обеспечения подобной поддержки, придающей ей устойчивость, сглаживающей сиюминутные колебания в оценках, служит наделение руководителя сакральными или харизматическими свойствами. В результате вождь, жрец, пророк или диктатор начинает восприниматься как личность, фиктивно опирающаяся на внешние по отношению к коллективу силы, хотя в действительности вся его власть исходит не «сверху», а «снизу» и обусловлена согласием отдельных людей, групп, коллективов – большинства населения – с существующим порядком. В сознании членов общества лидер становится посредником между смертными и богами, или же сам превращается в сверхчеловека. Если основа власти вождя культово-религиозная, то ее зримым воплощением чаще всего становятся такие искусственные сооружения, которые связаны с почитанием божеств и обожествленных предков. Побуждение подчиненных к подобному грандиозному строительству не приносит лидерам непосредственных выгод. Такие действия имеют знаковый характер, выявляя и закрепляя сложившуюся в данном обществе структуру власти. Это своего рода проба сил, позволяющая определить, насколько далеко и безоговорочно готовы люди следовать за руководителем. Одновременно монументальные объекты символизируют мощь и богатство данного коллектива по отношению к окружающим.

Вплоть до середины I – начала II тыс. н.э. лидеры политических объединений в древнем Перу продолжали видеть в религии непосредственный и, скорее всего, основной источник «вневоенного» поддержания своего авторитета. Понятия легитимности и сакральности оставались, по-видимому, полностью слиты. И в этом смысле показательно, что при инках (а также в прибрежном царстве Чимор, которое инки завоевали в третьей четверти XV в.) культовые объекты перестают выделяться размерами среди других общественных сооружений.

Рассмотрим теперь ход развития древнего Перу таким, каким он реконструируется по материалам археологии. На наш взгляд, в процессе политической интеграции области и превращения ее из совокупности бесисленных независимых общин в империю допустимо выделить четыре стадии. Речь, разумеется, идет о предельно упрощенной и схематичной картине. Если эволюция технологии была в Андах, как и почти повсюду в мире, практически необратима, то политическое развитие сопровождалось срывами, откатыванием назад; судьба отдельных объединений резко менялась под влиянием сравнительно случайных обстоятельств. Общая направленность развития проступает, однако, достаточно ясно и выглядит следующим образом.

1. Общины и общества уровня простых вождеств

В связи с переходом к прочной оседлости укрепляется авторитет общинных лидеров. Появляются первые небольшие объединения отдельных общин. Численность наиболее крупных коллективов такого рода вряд ли превосходила одну-две тысячи человек.

На побережье Тихого океана обо всем этом свидетельствуют материалы захоронений и остатки зданий общественнокультового назначения III тыс. до н.э. Так, на поселении Асия к югу от Лимы среди полусотни захоронений несколько оказались богаче обычных, причем наиболее неравномерно были распределены ткани. Надо заметить, что и далее, вплоть до прихода испанцев, богатая узорчатая материя входила в число самых престижных, недоступных простолюдинам изделий. Общественные здания уже с конца IV – начала III тыс. до н.э. стали резко выделяться обликом и размерами среди жилых построек и стояли на платформах до 10-15 м высотой. Таковы сооружения Карраля и других поселений в районе Норте Чико.

Число жителей подобных поселений составляло порядка 1000 человек, что соответствует простым вождестам. Однако, как уже говорилось, у нас нет свидетельств того, что во главе подобных политических объединений стояли вожди. Как именно в них принимались решения, на чем основывался авторитет руководителей, очень трудно сказать, поскольку этнографических аналогий подобным обществам в мире нет. Л.Е. Гринин и А.В. Коротаев предложили термины «аналоги вождеств» и «аналоги государств», имея в виду объединения, которые размерами сопоставимы с вождествами и государствами, но организованы иначе. Так что и в случае Древнего Перу правильнее писать о подобных «аналогах», об обществах уровня вождеств.

Одновременно с появлением сплоченных оседлых общин и (пока только на побережье) первых обществ уровня простых вождеств в III тыс. до н.э. складываются устойчивые хозяйственные связи между отдельными районами Перу. Серединой III тыс. до н.э. датируются самые ранние находки картофеля, обнаруженного при раскопках памятников притихоокеанской полосы. Перуанский картофель не растет в низменностях и несомненно был привезен на побережье из горных районов. Кукуруза, которая оказалась в упоминавшихся хранилищах Лос-Гавиланес, видимо, тоже попала туда с гор. Вплоть до I тыс. до н.э. ее остатки в слоях древних поселений прибрежной полосы встречаются столь редко, что допустимо сомневаться в местном происхождении этих початков. Найдены в Лос-Гавиланес и изделия из шерсти альпаки – чисто высокогорного животного.

Некоторые открытия наводят на мысль о почти невероятных для столь глубокой древности масштабах межплеменного обмена. В конце 1970-х годов американский археолог Т. Гридер и его перуанский коллега А. Буэно раскопали в долине реки Таблачака поселение Ла-Гальгада. Таблачака – правый приток реки Санта, впадающей в океан близ нынешнего порта Чимботе. Памятник расположен на высоте 1000 м над уровнем моря, т. е. в высотном поясе, который на западных склонах Анд беднее остальных ресурсами дикой флоры и фауны и наименее пригоден также и для занятий земледелием и разведения домашних животных. И все же именно здесь в конце III – начале II тыс. до н.э. располагалось одно из самых крупных в тогдашней Америке скопление монументальных построек общественного назначения. Объяснить это можно лишь тем, что по долинам Сайты и Таблачаки проходит кратчайший путь с побережья в горы и дальше на восток в долину реки Мараньон. Обменивались, скорее всего, не только украшения и предметы культа, но и продукты массового потребления – сушеные рыба и водоросли на картофель и сушеное мясо. Проследить движение подобных продуктов очень трудно, но и негативные свидетельства имеют здесь определенный вес. Так, в культурном слое поселения, число обитателей которого оценивается в тысячу человек, практически не найдено костей животных. Поскольку люди вряд ли могли полностью обходиться без мяса, остается допустить, что ели они «консервы» того времени – чарки, о котором мы уже говорили. Найденные в Ла-Гальгаде обрывки орнаментированной хлопчатобумажной материи, по-видимому, производилась здесь на месте и обменивалась на продукты питания.